— процитировала и уселась в разнотравье. Сделала жест насторожившимся фрейлинам и улеглась на спину, глядя в ясное небо с белыми, уходящими в разные стороны тончайшими перистыми полосками облаков. Там порхала маленькая невзрачная птичка, которая вскоре испустила долгую звонкую трель.
— С тобой все в порядке? — присела рядом Омаль.
— Не совсем, — криво усмехнулась я. — Это временно… «Все пройдет, пройдет и это…» — сказал один очень мудрый и древний царь.
— Как правильно сказал, — согласилась маркиза, укладываясь рядом.
Я невесело усмехнулась и не стала говорить, что у этой фразы есть продолжение: «Ничто не проходит…» Поживем — увидим, пожуем — узнаем…
— Красиво поет, — нарушила вновь воцарившееся молчание Омаль.
— Душевно, — поддакнула я. — Вот послушай:
«Между небом и землей
Песня раздается,
Неисходною струей
Громче, громче льется.
Не видать певца полей,
Где поет так громко
Над подруженькой своей
Жаворонок звонкий».[29]
— Это песня? — чуть помолчав, поинтересовалась маркиза.
— Песня, — кивнула я, садясь и прикусывая зубами сочную травинку. — Только не проси меня спеть — умения не хватит… И голоса — тоже! — оборвала начинающиеся возражения статс-дамы. Почему-то внутренне не поворачивался язык называть ее подчиненной. Омаль… она была для меня, что опытный десятник для молоденького офицера.
У одного — титул, звание и общественное положение, у другого — многолетний опыт. Десятник без офицеришки и солдат своих побережет, не давая головы сложить по глупости, и сам в любом бою при желании выкарабкается. Молодой офицер без опытного десятника — нет!
Меня от философских размышлений отвлекли крики.
— Ваше высочество, ваше высочество! — бежал к нам лакей, размахивая руками. — Ваше высочество, все готово, можно ехать!
— Поехали, — поднялась я, опираясь на руку подруги. Проходя мимо кареты соперницы, краем глаза увидела Сексилию, сидящую у колеса со своей горничной. Девушка обмахивала госпожу одновременно веером и платочком, морща хорошенький носик. Принца поблизости не наблюдалось. Видимо, сбежал зализывать прорехи в чувстве собственного достоинства, упавшего на глазах у дамы.
— Бесстыдница! — рассерженной кошкой прошипела маркиза. За меня она болела гораздо больше, чем за себя.
— Оставь ее, — посоветовала я. — Она, в сущности, несчастна.
— Почему это? — не поняла меня Омаль.
— Потому что игрушка, — грустно пояснила я, не испытывая к фаворитке ничего, кроме усталой брезгливости. — К тому же… согласным на объедки амброзию не предлагают.
Маркиза задумалась, но все же фыркнула и отвернулась, проходя мимо Сексилии, опустившей глаза и даже слегка покрасневшей. За статс-дамой ее поочередно обфыркал весь женский батальон.
— Дамы, ведите себя прилично! — сделала я замечание, но внутри немножко оттаяла от женской солидарности. Все же любая поддержка греет раненое сердце. Но вслух строго напомнила: — И нечего громко фыркать, вы не кобылы!
Вдалеке я заметила гарцующего на коне мужа в сопровождении Рауля и еще каких-то кавалеров.
— Вот что значит исцеляющая сила натуропатии и ароматерапии! — бодро пробормотала я, последний раз встряхнулась и полезла в карету.
Дальнейшая дорога проходила без каких-либо происшествий. Все протекало достаточно скучно и рутинно. Мы почти не останавливались по дороге, только для перемены лошадей, но знатные феодалы сами старались встретить нас и чествовать со всей торжественностью хлебом-солью. Вскоре принцу так надоели эти остановки, что мы уже получали многочисленные караваи чуть ли не на бегу.
А ничего. Прикольно смотрелось… Когда какой-нибудь из отчаявшихся лицезреть королевских особ мелкопоместный дворянин на ходу метал пудовую краюху хлеба в проезжающий кортеж. Иногда увесистая буханка попадала кому-то из стражи по голове или другим частям тела. После таких промашек пострадавшему оказывали первую помощь, а доброхот удирал гораздо шустрее, чем перед тем бежал за милостями. Причем мне сильно нравились вопли, с которыми неслись за дарителями стражники:
— Я те покажу, как хлебом швыряться! Нет чтоб в руки дать!
Дни до столицы тянулись однообразно: целый день дорога; вечером остановка в каком-то из королевских замков; поздний ужин с принцем. Вежливые, ни к чему не обязывающие беседы, не дающие ничего ни уму, ни сердцу. Поцелуй руки на прощанье — и разные спальни. Утром совместный завтрак — и снова дорога.
Слава богу, мне хоть фаворитка глаза не мозолила. Не знаю, куда дели даму сердца, но в нашем кортеже ее не было. Я проверяла. Сильно сомневаюсь, что у кого-то проснулась совесть. Скорей взыграло раненое самолюбие.
На седьмой день наше путешествие подошло к завершению. Что мы подъезжаем к столице, можно было понять издалека. Сначала в глаза бросилась всевозрастающая роскошь строений и достаток окрестных сел.
«Загородные именья», — просветил меня проф. Вдоль дорог появились аккуратные сады, пустые квадраты огородиков и виноградники. Деревни стали попадаться одна за одной. Но сама столица произвела на меня неизгладимое впечатление. Во всех смыслах!
Начнем с того, что она началась для меня с лобного места. Пусть я и не мазохистка и средневековые ужасы особо не разглядывала, но даже издали я отлично рассмотрела качающиеся на ветру трупы, силуэты преступников, прикованных к столбам, и палачей, орудующих ломиком у колеса и хлыстом на каменном помосте. А еще толпу простого и ясновельможного люда внизу этого самого помоста, с криками и улюлюканьем следящую за мерзким действом.
Хм… «хлеба и зрелищ» на местный лад. Гадость!
— Фу! — отшатнулась от окна. — Зачем это нужно устраивать прямо при въезде?
— Для устрашения всех, кто входит в город с нехорошими намерениями, — ответил господин Занук.
— И что, преступники тут же обретают совесть и отказываются от грешных намерений? — фыркнула я, стараясь не смотреть на это изуверство.
— Нет, конечно, — грустно покачал головой учитель. — Но таким образом власти города предупреждают их.
— И всех остальных тоже, — заметила я и снова выглянула в окно.
Дальше мы быстро подъехали к первой линии обороны города — частоколу из толстых низких бревен, внизу обсаженных терновником и другими колючими кустами.
По узкому подъемному мосту мы пересекли широкий ров и въехали через врата с массивной подвесной железной решеткой под красочной надвратной башней в сам город, минуя вторую линию обороны — стену с низкими каменными зубцами. За ней сразу еще одну — уже более высокую, облепленную снаружи круглыми и прямоугольными башенками для лучников с высокими узкими бойницами. Хм… «надежно, как в сейфе».
