– А ты не можешь за него выйти? – спросила Рози, вспомнив слова Нарла и предположив, чтó именно внезапно стало уже чересчур.
– Нет, – отозвалась Пеони.
Когда этот единственный слог остановил ее слезы, Рози поняла, насколько все безнадежно. Возможно, ей помогли в этом собственные не пролитые в подушку слезы.
– Нет. Он обещан… кому-то другому. Кому-то, кого он никогда не видел. Она… На ней лежит проклятие, и из-за этого она очень одинока и печальна.
Рози упала духом:
– Значит, это семейный обычай?
Что делает кузнец в такой семье, которая обещает сыновей дочерям других людей, которых они в глаза не видели? Тем более дочерям, на которых лежит проклятие. Если он вышел из такой семьи, это, конечно, объясняет его манеры. Но тогда что он делает в кузнецах? Потому что он кузнец. Он знает дело – это видела даже Рози, да и Нарл иначе не взял бы его в ученики. Разве он не может выбросить все это из головы и стать просто кузнецом?
«Магия», – подумала Рози и нахмурилась.
Не об этом ли отчасти говорили Тетушка с Катрионой тем вечером, когда Бардер пытался выудить из них хоть какие-то ответы? Но если заклятие искало Роуленда, почему оно его не нашло? Может, потому, что он окружен холодным железом?
– Ох, Рози… – вздохнула Пеони, снова принимаясь за картошку. – Надеюсь, ты никогда не влюбишься не в того человека – не в того, хотя ты-то знаешь, что он тот самый. Это ненадолго, – добавила она, чуть помолчав. – Ему скоро придется вернуться домой и… выполнить обещание. Они должны пожениться вскоре после… после ее дня рождения. Он будет весной, когда зацветут крокусы. Как у принцессы и у тебя, Рози.
Рози хмыкнула на манер Нарла. В тот день она вернулась из Вудволда. Собаки лорда Прендергаста сбежали от егеря, чего прежде никогда не случалось. Егерь так расстроился, что лорду Прену с трудом удалось удержать его в должности и пришлось приставить к нему слежку, чтобы он не смог сбежать украдкой. Рози позвали поговорить с собаками, которые все как одна глубоко стыдились своего неблаговидного поведения и при каждой возможности смиренно ползали на брюхе перед обожаемым ими егерем.
«Не знаю, – объяснила Хьюрер, одна из самых старых и мудрых гончих. – Никогда не ощущала ничего подобного. Как будто я снова стала шестимесячной глупышкой, только совершенно лишенной мозгов. Я знавала безумных собак. Они не способны учиться. Хуже того, их не волнует, что они не способны учиться. А если егерь не знает своего ремесла, один безумный пес может испортить всю свору, потому что когда мы бежим…»
Хьюрер умолкла. Рози знала, что она имеет в виду. Когда собачий мозг полон запаха жертвы, там остается мало места для независимого мышления.
«Близится буря, – сообщил меррел, сидящий в темноте под крышей большого зала лорда Прендергаста. – Близится буря».
Погода ближе к осени сделалась такой же беспокойной и непостоянной, как лошади младшего сына лорда Прена. Но плохая погода никогда прежде не сводила собак с ума.
Рози казалось, что ее окружает дурная погода – ее собственная и всех остальных. Дождь и ветер при этом едва ли играли какую-то роль. Роуленд никак не мог иметь отношения к принцессе, но все же казалось донельзя странным то, что ее собственный личный мир изо всех сил пытается треснуть по швам именно в этот последний, безумно напряженный год перед двадцать первым днем рождения принцессы. Если так это ощущалось в Двуколке, там, где находилась она сама, вероятно, было и вовсе жутко.
– Думаю, я спрошу у тети с дядей, нельзя ли мне на сезон перебраться в Дымную Реку. Может, я научусь там прядильному заговору, – предположила Пеони и одарила Рози слабой, неуверенной улыбкой, похожей на солнце, пытающееся пробиться сквозь грозовые тучи. – Ты знаешь, я плохо пряду, и это меня расстраивает.
Рози знала. В этом ремесле Пеони была медлительна и неуклюжа. Между ними ходила давнишняя шутка о том, что Пеони превосходно умела прясть, пока Рози не перебралась жить по соседству. Рози как-то хотела одолжить ей веретено с горгульей, объяснив про поглаживание носа, но Пеони отказалась, серьезно заявив, что если это действительно зачарованная вещь, то она принадлежит их семье и расстроится, а то и вовсе испортится, попав в чужие руки.
– Я попрошу Бардера вырезать тебе веретено-волчок в подарок на возвращение домой, – пообещала Рози, подавив желание упросить Пеони остаться. Ведь тогда ей придется день за днем проводить в кузнице наедине с Нарлом.
На этот раз солнце в улыбке Пеони проглянуло чуточку увереннее.
– Я бы предпочла, чтобы ты сделала его сама, – отозвалась она.
Осень была сезоном бурь, когда ветры наизусть выкрикивали бестиарии и королевские генеалогии в дверные щели и печные трубы. Кухонные горшки потом обнаруживались на чужих крышах, выбранных ими в качестве нового места жительства, в кронах деревьев, а несколько раз даже на дне деревенского колодца, откуда они отказывались выбираться, утверждая, что там, внизу, тихо и спокойно, господствующая стихия не склонна к таким неистовствам, как ветер, а рыбы более приятные собеседники, чем люди. Бури случались слишком часто, и народ устал от них, а вялые лихорадки весны и лета переросли в неотвязный сухой кашель.
Холодный, упрямый, игольно-острый дождь начинался и переставал, а по ночам часто ударяли сильные заморозки. Так продолжалось несколько недель, пока земля не схватилась льдом, не позволяя взойти озимым. Дороги сделались слякотными, изрытыми и ненадежными, а небо – низким, темным и зловещим. Туманная Глушь стала менее туманной, чем обычно, поскольку резкие ветры, дувшие весь год, так и продолжали дуть случайными порывами со всех сторон света. Необычные лихорадки, одолевавшие Двуколку, отступали и объявлялись снова, приходили и уходили, как и зловредные ветры. Маревки жались друг к дружке под людскими карнизами и визжали, словно банши, особенно посреди ночи. Ни одно из предсказаний погоды, сделанных феями, не сбывалось.
А затем обрушилась буря с мокрым снегом и градом. Рози промокла до нитки, пока бежала через площадь из кузницы домой – ужинать. В тот вечер они остались вчетвером: Джоб взял выходной и отправился на ферму к Грею, где непогода не мешала ему ухаживать за дояркой, а Пеони осталась у дяди с тетей. Джем, Гилли и Гейбл спали наверху. Последний постоялец Катрионы, избавившись от детской магии, вернулся домой еще три дня назад.
– При таком ветре мы не услышим, если кто-нибудь расплачется, – заметила Катриона.
