Я кивнула.
– Это я, два века назад.
Он отвел взгляд, а когда вновь посмотрел на меня, то вынужденно улыбнулся.
– Прости, я так стар, думаю, счет идет как год за десять. Я очень долго ждал. И теперь не могу тебя отпустить, понимаешь. Надеюсь, ты не будешь сильно возражать.
– Я не могу выйти за тебя, – возразила я и улыбка покинула его лицо, словно ее срезали, а глаза потемнели и наполнились печалью. Я продолжала бормотать, – Посмотри на себя. Ты должен жениться на королеве или ком-то подобном, на герцогине, не меньше, а не на такой серой посредственности, как я. У меня ничего нет – ни приданого, даже титула не имеется.
– Красавица, – начал он.
– И не стоит считать себя мои должником, потому что я сняла твое проклятье. Ты… – заторопилась я, – столько сделал для моей семьи и для меня. Я никогда не забуду… время, проведенное здесь.
Выражение его лица становилось все удивленнее, пока я говорила.
– Давай оставим в покое мой долг, ох, и ответственность на мгновение. Кажется, мы уже беседовали о чем-то подобном в самом начале нашего знакомства. У тебя имеется какое-то странное ошибочное мнение о своей внешности. – Он посмотрел через плечо. – Если я правильно помню, то в коридоре должно было появиться зеркало. Идем.
Он вытянул руку и я с неохотой вложила в нее свою, вновь послышался звон браслетов и я опустила взгляд.
– Святые небеса! – воскликнула я. – Они снова это сделали. Но как…?
На мне было серебристое платье принцессы: юбки окутывали меня сияющим туманом и я гадала, как же это я не заметила, что мои спутанные волосы вновь стали чистыми и уложились в прическу. Казалось, что я приняла ванну, пока пол танцевал под моими ногами, а усталость смело как рукой, вместе с грязью от поездки. Я почувствовала ожерелье с грифоном на своей шее и туфли на высоком каблуке – на ногах.
Заметив перемену, я попыталась выдернуть свою руку, но он сжал пальцы.
– Идем, – повторил он.
У меня не было выбора. С грустью последовав за ним в коридор, где, как он и сказал, стояло зеркало в золотой раме, настолько огромное, что вмещало отражения нас обоих, стоявших бок о бок, я взглянула на себя.
Девушка в зеркале не могла быть мной, я была уверена в этом, несмотря на то, что мужчина в золотом бархате держал меня за руку так же, как и девушку в отражении. Она была высока. «Ну что ж, – сказала я себе, – и правда, помнится, что теперь я довольно высока». Волосы девушки отливали рыжеватым, медным оттенком, а глаза – что самое странное – не были грязновато-коричневого цвета, а сияли прозрачным янтарем с зелеными крапинками. И платье на ней выглядело прекрасно, несмотря на то, что щеки ее отчаянно пылали – я чувствовала то же самое на своих. И наклонилась ближе, завороженная. Нет, это и правда была я, на самом деле.
Изгиб бровей - темная неровная арка - был на месте, придавая моим глазам скептическое выражение; но ведь я видела их в зеркале, возможно, это было правдой. Я узнала высокие и широкие скулы, однако лицо мое округлилось, заполняя их, а одна сторона рта все еще была выше другой и на ней виднелась ямочка.
– Убедилась? – спросил мужчина в зеркале.
– О Боже, – ответила девушка. – Это все магия, она исчезнет. Это невозможно.
Он положил руки на мои обнаженные плечи и развернул меня лицом к себе.
– Я должен предупредить тебя, моя дорогая, что у нас не так много времени. Все в замке начнут просыпаться и обнаружат, что они вновь существуют, а затем они найдут меня и встретят свою новую хозяйку. Не осталось магии, которая навредит тебе, и ничего, что может исчезнуть. Твоя семья скоро приедет (вместе с Робби) и если наш священник проснется вовремя и вспомнит, где оставил Библию, мы сможем устроить свадьбу сегодня после полудня. Двойную, если пожелаешь – вместе с твоей сестрой.
На мгновение мне привиделась моя семья – они ехали по полю к замку. За ними, как я заметила, не было колючего забора, а серебристые ворота обрамляли широкую белую дорогу, что вела через парк, который когда-то был темным заколдованным лесом. Хоуп ехала на гнедой кобыле - Сидре; Грейс – на лошади чуть светлее мастью, чем ее чудесные волосы. Кони Жэра и Робби были бурыми, с темными конечностями и ушами; гнедой Одиссей вез Отца, а Мелинда скакала рядом на светлой кобылке: розовые юбки хозяйки Грифона водопадом спускались на белую лошадь, а лицо женщины светилось так же, как и лица моих сестер.
Семья моя была одета богато – в те вещи, что я нашла в седельных сумках: Отец в белом и переливающихся оттенках аквамарина; Жэр – в красном, сером и черном, словно благородный лорд – ехал рядом с Хоуп, одетой в зеленое платье и изумруды цвета морской волны. Грейс – бок о бок, в золотой парче и рубинах, а Робби – в алом и зеленом, держался поблизости – рука в ее руке, вновь здоровый, сильный и счастливый. В его волосах виднелась седина, но этот яркий контраст шел ему, придавая красивому лицу выражение мудрости, а глазам – благородство.
За ними по белой дороге следовали сотни людей: многие ехали в повозках и верхом, словно шикарная процессия, собравшаяся на коронацию. Последние из них были так далеко, что я не могла отличить их от зеленых листьев и цветов, а их гул - от пения птиц.
Картинка исчезла, когда мужчина рядом продолжил:
– Я люблю тебя, Красавица. Ты выйдешь за меня?
– Да, – ответила я.
Он обнял меня своими золотистыми руками и поцеловал. Потом мы отстранились, но лишь на небольшое расстояние, чтобы, улыбнувшись, взглянуть друг на друга.
Он поднес мою руку к своим губам и задержал их там на мгновение.
– Теперь пройдем? – спросил он.
Я повернула голову, прислушиваясь к шумному гулу, градом нарастающему в замке под нами. Легкая дрожь от звука и движения колебала порог коридора с колоннами, в котором мы стояли вдвоем; но я подумала, что мои уши уловили знакомое ворчание.
– Думаю, я слышу Лидию.
Он тоже повернул голову.
– Весьма вероятно. Боюсь, ты обнаружишь, что в замке теперь есть множество Лидий. Мне вспоминается целая армия экономок – одна энергичнее другой. – Он помолчал. – Так ты знаешь о Лидии и Бесси?
Я кивнула.
– Я слушала… (благодарная публика, как ты понимаешь…) их разговоры уже несколько месяцев. С той ночи, как я потеряла сознание, – застенчиво продолжила я. – Понимаешь? Когда я начала все видеть.
Он улыбнулся.
– Да, понимаю. – И чуть смелее добавил: – Тогда ты немного подготовлена. Они были так добры ко мне: им не нужно было оставаться, когда пришло время измениться, но они так решили, ради меня – ради той человечности, что осталась во мне. Хотя теперь я должен признать, что иногда их чересчур здравомыслящее ко всему (даже к проклятью) отношение могло равно успокаивать и раздражать. Осмелюсь заметить, что тебе об этом кое-что известно.
