— Кусается же! Батя рассказывал, что у ваших воинов специальные кони, все злые. Кусают врага в бою, бьют копытами. Лежачих топчут. Этот ведь из таких будет?
— Это да, есть и такие. Но у тебя просто жеребец, молодой еще, с норовом, да кобылу к тому же чует. Я же не знал, что ты так ему не понравишься! Приказывал седлать тебе молодого и резвого, а надо было — мерина холощеного. На вот, — он порылся в лежащей неподалеку седельной сумке — Угости его морковкой, может, подружитесь, — посоветовал он мне глубокомысленно — Коня понимать нужно, это тебе не деревянными лопатами воду месить.
Я оглянулся на рыжее чудовище, и увидел бездну жестокости в его пылающих злобой глазах.
Овощей он не хотел, он хотел мяса.
Причем, моего. Дать бы тебе «деревянной лопатой»…
Морковку я съел сам.
Коня я все-таки одолел. Куда козе-переростку со мной тягаться!
Хотя, это было и непросто.
Утром, когда рассвело и пришла пора отправляться в путь, рыжая скотина снова задумала развлекаться за мой счет. Уильям показал, что и куда крепится, однако когда я попытался затянуть ремни, волчье угощение надуло брюхо — это чтобы ему не жало и не натирало. Я же, ухватившись за луку седла, вскочил верхом, ловко и стремительно, как молодая рысь запрыгивает на неосторожного оленя. И так же стремительно, словно коршун, пикирующий на зайца, воткнулся в землю, когда седло съехало коню под брюхо. В разлуку меня аккуратно, но очень больно укусили за спину.
Уильяма, наблюдавшего за моими страданиями уже из седла, в этом самом седле от смеха и скрючило.
Я не стал браться за секиру, хотя и очень хотелось.
Чтобы показать рыжему отродью йотунов, что чувством юмора тоже не обделен, я пнул его в живот, и, пока он пытался прокашляться, затянул все, как надо. А когда он в очередной раз попытался откусить от меня кусок, просто съездил ему по морде, и мы нашли общий язык.
Верно, у меня талант к дрессировке.
Думаю, я смог бы укротить даже и восьминогого Слейпнира, получи я его себе под седло.
— «Неплохо», твоя милость, это значит «чуть хуже, чем хорошо». А твои познания я бы оценил где-то между «дерьмово» и «совсем никак».
— Не зуди, Сварти, — лениво отвечал мне Уильям, покачиваясь в седле в такт неспешным шагам коня — На дорогу-то мы вышли? Значит, все-таки я знаю эти леса именно что неплохо! — ему, похоже, путешествие нравилось.
— Три! Три дня мы блуждали по проклятому лесу. Не ты ли, пока мы в путь собирались, всю плешь мне проел речами, как ты торопишься к милой? Знаешь, у нас, на благословленном богами Севере, кормчих, которые знают тресковую тропу так же «неплохо», как и ты, принято выкидывать за борт и бить по голове веслом, когда всплывут.
Я не люблю, с некоторых пор, ночевать в лесу. Неуютно мне тут. Даже в холодной каменной клетушке замка мне лучше спалось. А сейчас, по милости Уильяма, пришлось ночевать в лесах две ночи подряд, и лишь к исходу третьего дня от отбытия из замка, мы вышли снова на дорогу, ведущую к Прилучине. Я же пребывал в расстроенных чувствах, и посему ворчал, осуждая дождливую погоду, рыжую скотину, негостеприимную страну, и Уильяма, который заблудился в трех елках (и я заблудился с ним, за компанию). Причиной душевного смятения было то, что руны так и не дали мне ответ: правильно ли я поступил, что ушел от мастера Ульрика? Не сочтет ли Одноглазый обманом мое нежелание расплачиваться?
Но с другой стороны, коварный старикашка свое золото все же получил, и немало сверх того.
А с третьей — получил он его не от меня, а я Ульрика еще и проклял, чтобы ему жизнь медом не казалась.
По моему разумению мы были в расчете: ложь за ложь, порча за «опыты». А вот если по разумению Отца Битв я остался должником, то он лишит меня удачи.
Такие дела.
Неопределенность меня угнетала.
А я, в свою очередь, угнетал Уильяма, стоически терпевшего мой скверный нрав.
Ладно, что толку брюзжать, приедем в деревню — спрошу руны еще раз. Асы любят упорных.
Но все когда-нибудь кончается, и, наконец, мы достигли логова старого Тома. Не сказать, что он был не рад гостю (Уильям отправился на подворье старосты, наказав придти за ним утром), но смотрел как-то смущенно. Виновато, я бы сказал. В дом, тем не менее, пригласил, дружески похлопав меня по плечу и попросив не побрезговать гостеприимством. Ситуацию прояснила Анна.
— Это твой конь? — милым своим голоском пропела она, незаметно подойдя сзади — Красивый. Она погладила животное по хитрой рыжей морде.
— Как его зовут?
— Стофунтовкопченойколбасы, — ответствовал ей я. Коновязи у Тома не было, и я своего мешка с костями привязал к воротам сарая, в котором мы с Томом когда-то варили клей.
— Какое странное имя для лошади? Любите вы на севере сложные имена изобретать.
— Это не только имя, это его скорая судьба, — я, наконец, расседлал коня, снял сумки, дабы позже сложить их в сарае, и только собрался распустить руки, благо, никто вроде не видел, как был остановлен девушкой.
— Сварти стой! Не надо… — прервала мой порыв подойти и как следует потискать Анна — Я должна тебе сказать… — девица замялась.
— Ну?
— Понимаешь, тебя так долго не было, а я…
— Что ты?
— Я… Ты только не злись, прошу тебя, — она нервно теребила рукав платья — Я замужем теперь.
…Ффух… Я то думал, заболела чем заразным, и на меня чихнуть успела…
— И всего то? Удачи и богатства твоей семье, крепких сыновей тебе, силы и славы твоему мужу. Кто тот счастливый, что избран тобой в мужья? — я отвернулся, копаясь в сумках.
Замужем — так замужем. Была бы она последней девицей в Мидгарде, вот это был бы повод горевать, что до конца времен придется развлекаться кулачной забавой. А так…
— Вильям, с Дубков который, помнишь его? Он еще с Томом повздорил, когда ты из лесу вышел к нам. Сговорились они с дядюшкой как-то, и я присмотрелась — вроде и хорош парень, меня любит. Он у родни в Дубках сейчас. А тебя все нет и нет…
— А меня все нет и нет, — подтвердил ей я машинально.
Что ж ей подарить то? Нехорошо без дара, событие все-таки для девки, она на деревне уж перестарком, скорее всего, считалась, в этих краях рано замуж выдают, но вот же, сподобилась. Да и отдариваться принято за любовь.
— Прими, Анна, — я, выкопал из кучи сена, прибранного с Ульриковых грядок, пару неприметных корешков — Пригодится тебе. Если утомится на ложе любви твой избранник, запарь ему кусочек в кипятке, и выпить дай. Приятно удивлена будешь пылом проснувшейся страсти! Только много не клади, а то до мозолей сотрешься.
