— Не-е-е-е-ет!
— Ладно, ладно, шучу. Не заводись.
Пока наконец не стал совсем маленьким и не скрылся за горизонтом.
— Уфф. Шуточки. И чего тебя вечно тянет кого-нибудь аннигилировать?
— Характер тяжелый.
— Лечиться надо.
— Вот я и лечусь.
— Тоже верно. Ну чего, с музыкантом расстались?
— С этим неплохо было бы еще пару лет провести.
— Без меня. В каждой сказке по паре лет проводить, никакой бесконечной жизни не хватит.
— Слушай, а чего ты к нему без пола? Лень было достойную морду сооружать?
— А зачем? Если бы морда оказалась женская, он бы немедленно влюбился и мы бы еще сто лет с этим расплевывались, а если бы мужская — образ никогда не виданного отца, то, се, — себе дороже. Тем более без глаз.
— Кстати, а без глаз-то почему? Тоже мне фильм ужасов. Разве не лучше как-нибудь почеловечней?
— Должны же у меня быть свои маленькие слабости. Чаю дашь?
Он радовался, что убежал от них вполне человеческим способом. Он мог бы превратиться в тень оконной рамы на лестнице или стать светом фар их машины во дворе, прекратить погоню, обернувшись звуком их преследующих шагов или дымком сигареты случайно вышедшего во двор полуночника, растаять радиоволной их секретной связи с офисом. Он мог бы, но не стал, он спасся вполне по-человечески, заманил их в лифт и обманул, вылез на крышу и выиграл время. Здесь, шагая по крашеной жести, он с наигранным страхом заглянул вниз, во двор, оценив улыбкой тамошнюю полицейскую суету. Теперь, когда было не стыдно пользоваться возможностями, он решил исчезнуть. Он, подняв глаза к небу, взялся за холодный ствол телеантенны и увидел все десять каналов сразу, распался на корпускулы, став новым каналом ТV.
Обитатели квартир были очень удивлены, когда нашли в неожиданном месте, переключая пультом программы, изображение черной живой ладони с очень необычными, вызывающими донный ужас линиями жизни и смерти.
…открыл утром глаза и понял: сегодня. Просто понял, и всё…
…вот, с самого утра было предчувствие, я тебе клянусь. Ну, вспомни, за завтраком…
…дядя говорил, что каждый мужчина всегда про себя знает. А я не верил. Я раньше думал, что…
…я предпочитаю слово «интуиция». Да уж, пожалуйста. Ты же знаешь, я не люблю таких шуток. В конце концов, если бы я не…
…ничего не сказал, даже не посмотрел. Только рукой на дверь махнул — иди. Значит, все правильно…
* * *
…демонов нельзя бояться. Дядя говорит, что демоны слетаются на запах страха. Один раз испугаешься — и всё. Разорвут. Когда я был маленький, я боялся демонов. А теперь уже не боюсь. Я мужчина. Как дядя. Когда дядя выходит из дома, демоны разбегаются. Тех, которые не успевают разбежаться, дядя ловит и ест на завтрак. Сейчас я пройду ритуал, и демоны станут бояться меня, как дядю. Вы слышите, демоны? Я иду!..
…а ты уверен, что нам сюда? Точно? Ну смотри, тебе виднее, конечно, но я бы…
…демон! Демон! Еще демон! Все равно я не испугаюсь! Я не боюсь вас, демоны, не боюсь!!! Видите? Я не боюсь вас! Я плюю в ваши морды! Я плюю!..
…тормози, тормози, ну!!!! Ччччерт… Нет-нет, я порядке. Правда в порядке, просто губу прокусила…
…Оуэээ!!!! Я мужчина! Я мужчина!!! Я мужчина, и демоны меня боятся! Они останавливаются, когда я иду! Они боятся напасть на меня и кусают друг друга!!! Дядя, дядя, ты видел?!! Демоны меня боятся!!!
* * *
— Извините, извините, ради бога, извините, — в сотый раз повторяет Лурдеш, трогая ушибленный подбородок. На подбородке уже образовался и наливается свинцовым цветом большой, идеально круглый синяк.
— Ну что вы, что вы! — Ракел прижала бумажный платок к прокушенной губе и безуспешно пытается остановить тонкую струйку крови. — Вы абсолютно не виноваты! Вы вообще больше всех пострадали!
— Откуда вообще взялся этот придурочный пацан? — хмуро спрашивает Фабиу.
Лурдеш и Ракел синхронно пожимают плечами.
— Муж за ним побежал, — говорит Ракел. — Может, поймает.
* * *
— Бампер, — загибает пальцы Тьягу, — топливный бак, и я еще не очень внимательно все осмотрел, наверняка есть еще что-нибудь. И, главное, ты же понимаешь — достаточно один раз стукнуть, дальше так и пойдет, хоть меняй теперь машину.
— Зато все живы и здоровы. — Ракел осторожно трогает пальцем распухшую губу. — А у этой девочки, Лурдеш, вообще машина почти вдребезги — и спереди, и сзади. Жалко, что ты не поймал мальчишку. Я бы с удовольствием поговорила с его родителями.
— Видишь ли, — задумчиво тянет Тьягу, — я его не то чтобы не поймал… я его не нашел. Он просто исчез, как будто его и не было, представляешь?
…а у Каролины, — помните Каролину, дона Селеште? Ну Каролина, Каролина, со второго этажа, стриженая такая, в очках, недавно развелась? Двое детей у нее было — Тити и Луана, погодки, мальчик заикался еще? Вспоминаете? Ну ладно, это неважно. Нет правда, неважно. Честное слово, дона Селеште. О чем я… а, да.
В конце весны у этой самой Каролины в ванной завелась кука.[6] Настоящая кука, как в старой колыбельной. Вы знаете эту колыбельную, дона Селеште? Моя матушка, царствие ей небесное, пела мне, когда я баловалась и не хотела спать… да…
Ну вот. В мае, — я помню, потому что это было буквально накануне годовщины свадьбы моей старшей племянницы, а она вышла замуж двадцатого мая, — приходит ко мне Каролина, взвинченная такая, руки трясутся, и говорит, дона Деолинда, вы случайно не знаете какое-нибудь верное средство, чтобы куку вывести? Я говорю, какую куку, Каролина, ты что, тебе же не три года, чтобы бояться куку, а она как засмеется, нехорошо так, истерично, как Лурдеш, вы помните Лурдеш, дона Селеште, у нее было маленькое кафе на углу? Она еще такие вкусные пекла круассаны, не слоеные, как сейчас делают, есть невозможно, один жир, а пышные такие, желтенькие? Вы помните, какие она истерики устраивала Педру, своему второму мужу? Чуть что ей не нравится, сразу начинает смеяться, отрывисто так: ха! ха! ха! — и смеется, смеется, пока слезы не потекут, а потом либо на пол падает, либо начинает об стенку головой биться, помните? Вот Каролина так же засмеялась, когда я сказала, что она уже не в том возрасте, чтобы бояться куку. Я сразу воды в стакан налила и ей дала, я очень истерик не люблю, когда Лурдеш начинала свое "ха! ха! ха!", я всегда из кафе уходила, даже если еще не доела. Да.
