— Братик, мне очень лестно, что вызвала в твоей душе такую бурю. Но я вовсе не покидаю твою жизнь! Я буду скучать по тебе и приезжать часто-часто. Москва, в сущности, маленький город. Просто жить по-прежнему мне очень уж тяжело. Да и катализатор у тебя теперь другой — поновее и помощнее.
— Катализатор! — Брат ответил в полный голос, скривившись. — У заурядных натур все заурядное, и ревность в том числе. Не думай, что я обиделся — что за чушь! Просто ожидал от тебя большего. Ты глубоко разочаровала меня, сестренка. Впрочем, у тебя будет время раскаяться и вернуться. Если же припозднишься и возвращаться будет некуда, придется пожалеть. И сильно! А сейчас — адью. Не забудь процитировать кого-нибудь английского на прощанье — раз уж не сумела уйти по-английски.
Выдав этот сомнительный каламбур, Рин поднялся и стремительно покинул холл.
Все молчали. Только Як-ки подошла ко мне и погладила, как маленькую, по голове.
— Зачем уходишь?
— Мне там будет лучше.
— Жалко! Рэна хорошая. Без Рэны тут будет меньше солнышка. Буду скучать. Буду ждать обратно…
ВЫСТАВКА. КРАХ
Глеб не разочаровал меня при близком знакомстве. Он казался хорошим человеком и был таковым. Ко мне он относился с заботой и нежностью, порой даже утомительными. Мне было жаль, что не могу любить его так же, и я изо всех сил старалась, чтобы он этого не почувствовал.
Ссор и скандалов у нас не возникало — за исключением одного-единственного раза. Глеб связался с моими родителями, представившись моим адвокатом, и сообщил, что Рин пользуется недвижимой собственностью единолично, ущемляя мои интересы. Родители прислали дарственную на дом на мое имя. (Как видно, во Флоренции им настолько понравилось, что возвращаться на родину они не планировали.)
Все это мой гражданский муж проделал за моей спиной. Когда он торжествующе помахал перед моим носом розовой бумажкой с водяными знаками и объявил, что родительский особняк отныне мой, у меня отнялся дар речи. Глеб разливался соловьем: теперь я имею право выселить брата и жить так, как мне нравится. Не увидев на моем лице ожидаемого ликования, он предложил другой вариант: ладно, пусть Рин живет, где живет, но платит за аренду.
Ни истерик, ни биться посуды, ни даже повышенного тона с моей стороны не последовало. Я только разорвала розовый документ и сообщила, спокойно и негромко, что тема собственности на дом обсуждаться не будет. Никогда. Глеб, умница, мгновенно все понял и даже попросил прощения. И тема дома действительно больше не обсуждалась. Как и имя моего брата.
Я по-прежнему брала на дом переводы с английского, но немного — чтобы не скучать и не терять квалификацию. У Глеба появились клиенты, а, следовательно, и средства. Он шутя называл меня своим талисманом, принесшим удачу. Простые женские заботы, к которым всегда тяготела моя ординарная натура, вполне меня поглотили. На конец сентября была назначена свадьба.
Из дома вестей не поступало. Ни Рин, ни квартет мне не звонили, не писали по "мылу". Я тоже молчала, чувствуя себя виноватой — хоть и непонятно, в чем. Сильно скучала по всем пятерым, даже по Ханаан Ли. Но особенно, конечно, по брату. Несколько раз порывалась навестить, но останавливали робость и гордость — раз не напоминают о себе, значит, вычеркнули из памяти.
Рин объявился спустя три месяца, воскресным утром.
Услышав по телефону знакомый голос, я так обрадовалась, что не сразу сумела выдавить ответное приветствие.
— Привет, Рэна!
— …
— Я тоже рад тебя слышать. Послушай, я не слишком тебя напрягу, если попрошу о помощи?
— Привет, Рин! С каких пор ты стал вежливо расшаркиваться и просить, вместо того чтобы приказывать?
— Хочешь как обычно? — Он хмыкнул. — Пожалуйста! Ноги в руки и бегом ко мне. Да, и предупреди своего хахаля, чтобы до завтрашнего вечера тебя не ждал.
Ответить я не успела: запищали короткие гудки.
Я вертела в руках остывающую трубку, медля опускать на рычаг. Подошедший Глеб взглянул вопрошающе.
— Брат, — объяснила я, смущенно пожав плечами. — Я ему зачем-то нужна. Видимо, что-то стряслось.
— Поедешь?
Я молча кивнула.
Глеб отвернулся, чтобы скрыть выражение лица, и с преувеличенным интересом зашуршал газетой.
— Не расстраивайся, — подлизываясь, я чмокнула его в ухо. — Я помню, что мы собирались провести эти выходные романтически: выбраться за город, посидеть в ресторане у озера. Но случилось что-то важное. По пустякам он не стал бы просить. Я вернусь завтра вечером, ладно?
— Так ты там еще и ночевать собираешься?
— Глеб, но это же мой дом! Тебе ли говорить об этом? Почему я не могу остаться в своей комнате на ночь? Чем это тебя обижает?
— Да ничем, конечно, — повернувшись, он вернул мне поцелуй. — Просто я беспокоюсь о тебе. И твой брат мне не слишком нравится, ты уж прости.
— У вас это взаимно.
— Еще бы. Но, заметь, я ничем его не обидел — ни словом, ни делом.
— О да! — Я саркастически рассмеялась.
— Если ты про дарственную, то в этом не было ничего личного — только забота о твоем благе. Он же — ни разу за все то время, что мы вместе, не зашел в гости. Ему совсем неинтересно, как и с кем проживает единственная сестра?
— Просто это не в его стиле. А ты не любишь Рина, потому что ревнуешь. И совершенно напрасно, между прочим!
— Ладно, иди, — Глеб увернулся от града моих подхалимских поцелуев. — Его сиятельство ждут-с.
Дверь родного жилища я открывала с трепетом. Помнит ли она меня? Послушается толчка ладони, или придется барабанить до посинения? Она меня помнила.
В холле было оживленно и многолюдно. Точнее, многосущественно — так как основную массу составляли герои полотен Рина. Они галдели и перемещались. Кто-то, узнав меня, приветливо или прохладно раскланивался. Птица Гаадри сочла нужным выразить свою радость извилистым танцевальным па, а дожки вспорхнули на плечи, щекоча уши и щеки и звонко цокая.
Первой эмоцией был шок. А затем отчаянье: "Вот и все! Я ему больше не нужна, окончательно". Толпившиеся существа свидетельствовали, что Рин научился давать им жизнь и плоть без моей помощи. Видимо, Кайлин приручили настолько, что требовалось лишь свистнуть. "Ты свистни, тебя не заставлю я ждать…"
Я не разревелась только потому, что наткнулась на Снежи. Он орал благим матом на меланхоличного богомола, не выпускавшего из лапки ополовиненную бутыль абсента, а остальными пятью, изрядно пошатываясь, натиравшего паркет.
— Рэна! Наконец хоть кто-то адекватный! — Он непритворно обрадовался и обнял меня, слегка потискав. От Снешариса шел запах пота — чего прежде никогда не водилось, а обычно ухоженные волосы торчали грязными патлами. — Я спячу во всем этом бедламе! Рин выпустил свой зоопарк нам в подмогу, а от них ведь один вред, ты знаешь. От Як-ки и Маленького Человека толку тоже никакого, а Ханаан уже двое суток занимается исключительно своим экстерьером. А мне, между прочим, тоже нужно успеть привести себя в порядок! Ты-то как? Расскажи.
