Владимир Наумов - Души потемки

К полудню мы заметили конный разъезд. Без лишних споров предпочли избежать встречи и поспешили укрыться в первой же попавшейся ложбине. Благо равнина плавно перешла в холмистое предгорье. Разглядеть всадников толком не удалось, но Джошуа утверждал, что символ на вымпеле принадлежит Лучезарным. Позже у меня в памяти всплыл этот разговор. А в этот момент мне и в голову не пришло поинтересоваться, откуда ему известны военные символы защитников Хрустального Замка. Отлеживаясь в ложбине, Джошуа не придумал ничего лучшего, как донимать меня расспросами.

— И все же я не пойму. Почему ты распустил войско? Почему бежал? Иначе не скажешь.

Я и сам не раз задавался подобными вопросами. И чем ближе конечный пункт моей одиссеи, тем чаще я их задавал. Я перекатился со спины на живот устроился поудобней. Джошуа лежал на боку, подперев ладонью щеку, и по привычке жевал травинку.

— Видения — раз, предчувствие — два, надоело все — три.

Несколько секунд мой спутник обдумывал услышанное.

— С видениями все понятно.

— А мне нет. По началу снились фрагменты жизни незнакомых мне людей. Из мест, где моя нога сроду не ступала.

Я насторожился. Невдалеке кто-то спугнул стайку птиц. На всякий случай раскинул магическую сеть. На пределе возможного уловил затухающее эхо удаляющегося разъезда. Ложная тревога.

— Продолжай.

— Никакого порядка или системы в чередовании снов я не смог обнаружить. Только уверенность, что каким-то образом я имею отношение к происходящему.

— Может, ты устал.

— Или кто-то специально насылал их?

Предположение вызвало легкий интерес.

— Ты кого-нибудь подозреваешь?

— Возможно.

— Очень уклончивый ответ. Уж не меня ли?

— В яблочко!

— А что? — Джошуа Голдблюм, бывший наемник и убийца — совесть Пятнистого Кошмара. Ну как — звучит?

От возбуждения я сел. Штаны и рубаха, перемазанные зеленью, на миг отвлекли меня от спора. Как говорил дед Серега — свинья грязи всегда найдет.

— Переходим ко второму пункту.

— Сколько в последних боях погибло претов?

— Не считал. Спросил бы Конрада.

Я прикрыл глаза, помассировал виски. Тянул время.

— Я спросил. Больше, чем людей. Не говоря уж про монстров. Причем, чем дальше, тем больше.

Джошуа сорвал новую травинку, а изжеванную выплюнул.

— Не пойму. Объясни.

— По-моему, преты вновь стали перерождаться в бхуту. Вспомни, по началу этот процесс прекратился.

— Видимо, так им на роду написано.

— Не у них на роду, тупица. У обладателя Перстня Мрака. Ослепленный жаждой мести, я затеял бессмысленную войну. И тем самым нарушил некое равновесие. Злоба помутила мой разум.

— С кем не бывает.

— Я уподобился Карлосу.

Презрительно сплюнув, Джошуа поднялся. Потянулся, так затрещала рубаха, и изрек.

— Скорей похож на подростка, лишившегося девственности. Слезы, слюни, истерика.

— Да пошел ты…

Джошуа схватил меня за грудки и силой встряхнул.

— Очнись! Дефлорация — неизбежный, может иногда и болезненный, процесс.

И хотя Джошуа орал на меня так, что слышно было за версту, я обратил внимание на его глаза. Чистые, ясные, спокойные. Встряска предназначалась для меня, сам он не испытывал никаких чувств. Словно плохой актер, зазубривший текст. Я легонько пихнул его в грудь.

— Антракт. Я забыл свою роль.

Джошуа попытался привести в порядок мою измятую рубаху. Змеиная улыбочка сменила негодующее выражение лица с необычайной легкостью.

— Так-то лучше.

Взгляд оттаял. Приобрел озорной блеск. Видеть не могу в такие минуты его самодовольную харю. Захотелось сказать какую-нибудь пакость, но на ум ничего не шло. Пришлось спасаться «бегством». Джошуа легко нагнал меня.

— Вот тебе наглядный пример.

— Ты о чем?

Я предчувствовал очередную каверзу.

— Едва начинает припекать пятки, как ты обращаешься в бегство.

От такой наглости я споткнулся и чуть не упал. Крепкой рукой Джошуа вовремя схватил меня за шиворот и удержал в горизонтальном положении. Я болтался в воздухе, как беспомощный котенок.

— Отпусти.

— Ну и обидчив же ты, брат. Смотри не лопни от злости.

— Какие мы правильные, какие добрые. Каждый так и норовит ткнуть мордой в дерьмо.

Желчь кипела в каждом моем слове. А Джошуа — хоть бы хны. Идет себе, улыбается. Еще дважды за день вдали появлялись всадники, но все обошлось. Жара изматывала. Разговор не клеился. Джошуа пытался развлечь меня байками из своей жизни, но я слушал вполуха… и он сдался.

Вечер не принес долгожданной прохлады. Я пропотел, устал и готов был послать все к черту. Джошуа шел, как заведенный. Полная противоположность мне. Вершины приближающихся гор закат «облил» вишневым вареньем. Щемящее чувство одиночества накатило с такой силой, что хотелось завыть.

Сколько можно бежать? И куда? От реальности, от себя, от любви? Словно загнанный зверь я искал нору, в которую можно было бы забиться. Спрятаться, отсидеться. Бывают моменты в жизни, когда нужно сжать зубы и перетерпеть — советовал дед Серега — и все образуется. Впервые я ему не поверил.

Сердобольный кузнец, из богатого села, с мрачным названием Угрюмый Лог, приютил Клайва с Дрень-Брень на сеновале. В дом не пригласил, сославшись на многочисленное семейство. Да и сами друзья не решились бы проситься в том виде, в каком они пребывали. Грязные, оборванные, исхудавшие… Лешачок тяжело перенес заключение, и даже вновь оказавшись на свободе, оставался подавленным. Клайв с жалостью взглянул на товарища, безразлично жующего сухую лепешку, и мысленно пообещал обязательно набить морду этой крысе, Велесу. Сидя в темнице, он под завязку наслушался историй о похождениях их бывшего спутника.

— Что будем делать дальше? — попытался расшевелить лешачка Клайв. — Куда направимся?

Дрень-Брень безразлично пожал плечами, мол, все равно. Он мало походил на того задорного сорванца, которого снарядила в путь Жалейка. Казематы Лучезарных подорвали его дух. И тело.

Несколькими минутами спустя, отряхнув с ладоней крошки, лешачок свернулся калачиком и затих. Клайв уже решил, что он задремал: «Вымотался, бедняга».

— Тимофею мы, кажется, больше не нужны. Лучезарным тоже…