— Я знаю твою лютню, — коротко бросил Блэз. — Возможно, я не слишком высоко ценю твою музыку, но знаю инструмент. — Он с трудом сохранял самообладание. И он даже не смотрел на Бертрана, потому что в этот момент другая женщина, очень высокая, вошла в комнату вслед за герцогом. С сединой в волосах, слепая, а на ее плече сидела белая сова. В последний раз он видел ее на острове в море, когда она рассказывала ему его собственные сердечные тайны в темном ночном лесу.
— Ты могла хотя бы попытаться, — ворчливым тоном продолжал Бертран, обращаясь к Ариане. — У меня большое желание отказаться от нашего пари. Ты была не более соблазнительной, чем мокрая коза в пещере.
— Уволь нас от рассказов о своих пристрастиях, — любезно произнесла Ариана.
Де Талаир запрокинул голову и расхохотался, а верховная жрица Риан, безошибочно глядя пустыми глазницами в сторону Блэза, поднявшегося со стула, сказала ему о том, что он больше всего хотел знать:
— Раненый будет жить. Он должен полностью выздороветь, когда его рана в плече заживет.
— Этого не может быть, — возразил Блэз, его рассудок взбунтовался. — На той стреле был сиварен.
— И он обязан тебе жизнью, ведь это ты сказал об этом у реки, — серьезно продолжала жрица. На ней было широкое одеяние такого же цвета, как седые пряди ее волос. Ее кожа потемнела и огрубела от солнца, ветра и от морской соли и резко отличалась от алебастровой, гладкой кожи Арианы. — Его принесли ко мне в здешний храм, и так как я знала, что это такое, и так как это случилось сегодня ночью, я сумела справиться с этим.
— Но ты не могла. Ты не могла исцелить человека, отравленного сивареном. Ни один лекарь в мире этого не сумел бы.
Она позволила себе улыбнуться легкой улыбкой, полной превосходства, которую он помнил.
— По крайней мере, последнее — правда. И я не смогла бы это сделать, если бы прошло слишком много времени и если бы я находилась не в этом освященном месте. И еще сейчас канун дня летнего солнцестояния. Ты должен помнить, северянин, что слуги богини способны сделать такое, чего ты не ожидаешь, но только когда мы находимся в месте сосредоточения ее тайн.
— Мы в Горауте сжигаем женщин, когда они занимаются магией в темноте. — Он и сам не знал, зачем сказал это, но действительно вспомнил тот страх, который ощутил на острове, пульсацию земли в лесу под ногами, и это ощущение сейчас отчасти возвращалась. Он также вспоминал, словно глядя сквозь дымный туннель времени, первое сожжение ведьмы, при котором присутствовал. Его отец объявил, что необходимо провести обряд очищения, и заставил обоих сыновей стоять рядом и смотреть.
Верховная жрица Риан перестала улыбаться.
— Страх заставляет мужчин клеймить силу женщин как деяние тьмы. Только страх. Подумай, какая этому цена: ни одна женщина не посмела бы спасти Валери Талаирского, если бы эту стрелу послали в Горауте. — Она помолчала, словно ждала ответа, подобно наставнику, беседующему с воспитанником. Блэз ничего не ответил и изо всех сил старался сохранить невозмутимое выражение лица. Сова вдруг захлопала крыльями, но потом снова устроилась на плече жрицы. Та прибавила, уже другим тоном: — Я принесла тебе привет от Люта Баудского, который сейчас достойно служит Риан на ее острове.
Блэз поморщился при этом воспоминании.
— Лют не мог бы достойно подать даже кувшин с пивом, — ответил он, его захлестнули гнев и растерянность.
— Ты это не всерьез, ты всего лишь сбит с толку. Ты бы удивился тому, на что способен человек, когда он тоже сосредоточится на своей сущности. — Упрек был достаточно мягким, но Блэз почувствовал, как и раньше при разговоре с этой женщиной, что в ее словах кроется скрытый смысл, что она обращается к той части его души, к которой никто не должен был получить доступ.
Та глубокая старуха, которую сожгли на землях Гарсенков много лет назад, вызывала жалость. Сосед по деревне обвинил ее на сходе общины в том, что она заколдовала его корову и у той исчезло молоко. Гальберт решил устроить показательный процесс. Каждый год, а иногда чаще надо устраивать подобный суд, сказал он тогда сыновьям.
Молоко у коровы не появилось даже после того, как седые волосы ведьмы вспыхнули ярким пламенем и она умерла. Блэз специально вернулся в деревню после и спросил об этом. Тогда что-то в нем сломалось, и сейчас, каждый раз при этом воспоминании, он чувствовал себя больным. Он вспомнил, и это воспоминание было вязким и гнетущим, тяжелую ладонь отца на своем плече во время сожжения, так как Гальберт хотел убедиться, что его непокорный младший сын не опозорит его, отвернувшись от костра. Тогда не было темноты, не было тайной, опасной силы в той перепуганной женщине, которая кричала, пока не задохнулась среди черного дыма и языков пламени, и запаха горящей плоти. Почему-то Блэз понимал это даже тогда.
Но в верховной жрице была магия. Он чувствовал ее на том острове. Она знала о Розале. Одно это было почти невозможно осознать или забыть. А что касается сегодняшнего яда: Бертран здесь, смеется, он весело заключил пари с Арианой де Карензу. Значит, Валери не умер. Даже от отравленной сивареном стрелы.
Нечто до боли сжимавшее сердце Блэза с тех пор, как он увидел в полете черно-белую стрелу, начало отпускать хватку. «Рюдель Коррезе, — внезапно подумал он, — будет глубоко разочарован, и очень скоро». Ему захотелось улыбнуться при этой мысли, но вместо этого Блэз опустился на стул и потянулся за вином. Он взял серебряный кубок двумя руками, но не стал пить. Теперь ему надо быть очень осторожным, подумал он, глядя на двух женщин и мужчину. Крайне осторожным.
— Какой властью ты обладаешь? — спросил он нарочито ровным голосом, глядя на слепую женщину. Она все еще стояла за диваном.
И неожиданно — кажется, она всегда сбивала его с толку — жрица рассмеялась.
— Что? Тебе хочется выслушать лекцию на тему о Естественных, Небесных и Культовых Силах, с попутным отступлением о трех Основных Гармониях? Может быть, ты думаешь, что я — профессор университета? Ты даже не предложил мне гонорар, северянин!
Блэз вспыхнул от этой насмешки. Но не успела верховная жрица договорить, все еще смеясь, как вмешался холодный голос Арианы де Карензу, острый и точный, как стилет, вонзившийся под ребра:
— Каким бы захватывающим ни был предмет вашей беседы, боюсь, твое дальнейшее образование придется ненадолго отложить. Возможно, ты помнишь, что я первой задала тебе вопрос. Ты отказался отвечать до тех пор, пока не узнаешь, кто стоит за дверью. Это было вполне справедливо. Теперь ты знаешь. Я буду благодарна тебе за ответ.
