На фоне зажженных в зале факелов в дверном проеме вырисовывались два силуэта в мантиях. Их лица были скрыты в тени надвинутых на глаза капюшонов. Руди сразу узнал голос аббатисы Гая.
Монахи в красном заполнили комнату. Их лица также прятались под капюшонами, а руки – белые, смуглые или черные, мозолистые или холеные, лежали на рукоятках мечей. Они выстроились вдоль стен так, что обитатели длинной комнаты, спрятавшиеся в тени, оказались в кольце. Последний из вошедших нес две свечи. Когда закрылась дверь, эти два маленьких огонька остались единственным источником света в кромешной темноте.
Ровное шафрановое свечение открыло Руди лицо человека, стоящего слева от монаха со свечами: это был изуродованный пыткой брат Венд. Инквизитор Пинард с откровенным сожалением участвовал в этом отвратительном действии, подчиняясь своему долгу, в то время как на губах Джованнин играла довольная усмешка.
Двое в мантиях вернулись к дверям, и их лица опять скрыла темнота. Только сверкавшие глаза или алый отблеск кольца аббатисы, когда она шевелила своими белыми костлявыми пальцами, выдавали в этих фигурах живые существа.
Инквизитор заговорил грудным, низким голосом, сложив на груди руки, спрятанные в белые рукава.
– Вы уличены в ереси и осуждены за то, что по доброй воле продали душу дьяволу, в обмен на дьявольскую силу иллюзий. Вы обвиняетесь в том, что послали на смерть сотни невинных людей, которых дьявольским оружием и дьявольскими советами побудили выступить против Мрака. Вы осуждены...
– Осуждены? – негодующе вырвалось у Руди. – И кто же, черт возьми, нас осудил? Разве был суд?
– Судом была вся твоя жизнь, – презрительно откликнулась Джованнин. – И ты осудил себя на смерть в тот самый день, когда пришел к Ингольду Инглориону и попросил обучить тебя магии. Суд начался в тот самый миг, когда ты появился на свет, с дьявольской печатью на челе.
– Черта с два! – вскочил Руди, оторвал проворные цепкие пальцы Кары от своего рукава. – У меня не было выбора... все равно что с цветом глаз!..
Тонкий голос аббатисы заглушил его протесты:
– Замолчи.
– Вы прекрасно знаете, не хуже меня, что вторжение было обречено на провал с самого начала, – забыв об осторожности бушевал он. – Этого хотели Алвир и Ваир...
– Замолчи!
– И вы прекрасно знаете, что быть магом по гражданским законам не является преступлением, так же как, например, быть актером...
Он вряд ли видел, как Джованнин подняла палец. Но он услышал тяжелую поступь монаха у себя за спиной и, повернувшись, получил оглушительный удар древком тяжелого копья по челюсти. Руди рухнул на пол, и тьма поглотила его.
Долгое время шум в комнате доходил до его ушей откуда-то издалека, заглушенный низким гулом, который стоял у него в голове. Он видел бледное и напряженное лицо брата Венда за спиной Джованнин. Раздавался скрипучий голос Нан, которая выкрикивала обвинения в лицо аббатисы. Затем – шарканье сапог и удары. Кара закричала:
– Не смейте! Прошу вас, она старая женщина!
Через некоторое время Руди разобрал, как Джованнин голосом, полным злобного торжества, зачитывала приговор в тишине, которая нарушалась только всхлипываниями Кары. Слушая ее монотонное чтение, Руди задумался, зачем ей понадобилось устраивать все это? Разве только для человека, которого здесь не было... который, скорее всего, давным-давно мертв. Сквозь боль в голове и усиливающуюся тошноту, он услышал слова «приговариваются к смерти» – и снова начал терять сознание.
За дверью опять послышались шаги – мерная поступь многочисленных ног и глухое позвякивание кольчуги.
Магическое чутье, действовавшее даже в этой защищенной от волшебства комнате, подсказало Руди, что там находится не менее двадцати человек, и он вяло подивился, зачем инквизиции потребовалось так много народа. Затем дверь резко распахнули, и в комнату ворвался свет факелов и магических камней, которые несли гвардейцы Гая.
Элдор Эндорион, король Дарвета и Повелитель Убежища Дейра, застыл в дверном проеме.
Внезапная жуткая тишина повисла в комнате. Хотя любое движение вызывало у Руди кисловатый привкус тошноты, он с усилием сел, и при виде его сердце короля испуганно забилось.
– Миледи. – Голос короля звучал резко, напоминая еле сдерживаемый крик.
– Государь, – сдержанно приветствовала его она.
Элдор повернул голову и внимательно осмотрел комнату, отметив малейшие детали поспешного судилища. Свет магических камней упал на кожаную маску, закрывавшую лицо короля, ее поверхность пугающе трепетала в такт дыханию. За прорезями для глаз таилась загадочная темнота.
– Королева сказала, что вы здесь устроили суд.
Руди опустил голову, почувствовав внезапную слабость.
«Это все Джил, – подумал он. – Уж она-то знает, к кому пойти и что сказать».
Король с придыханием продолжил:
– Похоже, приглашение, которое вы, несомненно, послали мне для свершения правосудия в моем королевстве, до меня не дошло.
Джованнин вскинула голову.
– Еще со времен вашего деда Дорилагоса Церкви предоставлена привилегия самой вершить правосудие.
Элдор скрестил руки; испещренная шрамами кисть левой, как красный узловатый корень, обвила изящную белую правую.
Маска слегка сморщилась, когда он повернул голову, и начала колыхаться в такт речи:
– Так эти люди принадлежат Церкви?
– Это же еретики, милорд, – ответил низким голосом Пинард. – Они совращают невинных. Иметь дело с ними – значит, участвовать в их преступлении.
Руди сообразил, что эти слова, очевидно, намекали на приписываемое Ингольду совращение брата Венда, но он заметил, как широкие плечи короля расправились. Безумный взгляд обжег его, как раскаленное железо.
– Теперь настали новые времена, – медленно продолжила Джованнин. – Надежда на спасение с помощью волшебства погибла – и вместе с нею погибло немало воинов этого Убежища. Силы Церкви должны обратиться на спасение тех, кто остался в живых, хотят ли они того или нет. Теперь мы не остановимся.
Резкий голос Элдора, как летящий нож, засвистел в воздухе:
– Я не давал Церкви права выносить смертный или какой-либо другой приговор без моего ведома, миледи аббатиса. Я – все еще правитель Убежища Дейра. Правосудие и власть над жизнью и смертью здесь принадлежит только мне и никому другому. А тот, кто не признает за мной этой власть, является предателем и изменником. Вам это ясно?
Лицо аббатисы побелело от ярости. Она прямо-таки выплюнула ответные слова:
– Значит, вы объявляете себя союзником этих... предателей? Они предали Бога, ваших подданных... и вас самого!
– Миледи, – мягко возразил Элдор, – кому я являюсь союзником и кому воздаю правосудие, вас совершенно не касается.
