— Невеста? Как ее звали, не вспомнишь?
— Эмис, кажется. Адепт ей сказала, что надо знать свое место. Нет, так оставлять все нельзя. Не буду я забывать.
— Вот ты и выбрала. Пусть теперь выбирает этот твой… Как его зовут?
— Саймир, — бруса опустила голову. — Только все одно — от грязи не отмоешься.
Когда меня заклеймили, стало легче. Я думала, что теперь никто не посмотрит, и что умру скоро.
Я рассмеялась тихонько. Она обиженно вскинула голову, проследила мой взгляд и удивленно выдохнула. Еще бы. На границе света костра рисовались три фигуры. Два рыжих великана, фирменный продукт генетики Агриса, и совершенно неуместный рядом с ними брус-полукровка, почти хрупкий на столь внушительном фоне. Лица прибывших отражали сложную смесь облегчения — я жива и здорова — с глубоким разочарованием.
Еще бы, битва за добро уже закончилась, список героев закрыт, даже подобраться незаметно не удалось. Тамил огласил претензии.
— Ты, хренова заноза, вечно нам покоя не даешь. Рванула, ничего не объяснив — горит ей! Тащились дураки-дураками через лес, коней чуть не заморили, и все зазря. Да знала б ты, что я пропустил через этот поход!
— А то! Страшная потеря, — язвительно заметил Дари, присев у костра и деловито развязывая мешок с припасами. — Слушай внимательно, это же история века!
Тамил хмыкнул, ткнул брата локтем и пошел привязывать коней. Мирах без видимых усилий подтащил здоровенное бревно для удобства прибывших и занялся готовкой.
Годей наконец приступил к обещанному рассказу.
Началось дело тому дней десять. Сухо, распогодилось, надо хлеб убирать. Медовый месяц побоку, все в поле дотемна. Карис одну по слабости не пустили, с детьми оставили. Ну, она в вечер и устроила женскому населению баньку. Есть у нас бабий бережок, туда мужики не ходят под угрозой страшной мести, потому что девки там моются, голышом бегают. Карис, ее Карюшкой прозвали, камней натаскала, даром что слабенькая. Накалила за день, войлоками каркас из палок укрыла — вот и баня. А потом еще массаж стала делать, да с маслами, что Митэ у травника похитила. Бабы говорят — хотим завтра опять. Пожалуйста, она рада быть в пользу.
Утром бабы в поле — и ну болтать. Спины расправили, не болят кости, не ноют.
Благодать. А где научилась так спины мять? В веселом доме. Они и удумали — не только ж массаж делать ее в этот доме учили. Ага. Вечером все выпарились, накупались, расселись, ее, бедолагу, в середину выпихнули. Говорят: Карюшка, душенька, надо старосту спасать, загибается мужик в цвете лет. У нее понятно, глаза круглые, уже и слезы рядом.
Это пока не объяснили, в чем дело.
Римах, как жену похоронил, на женщин и не смотрит. Однолюб он, у них в роду почитай все такие, сама небось заметила. А только вдовице Милае всегда воду носит, лошадей одалживает да крышу чинит. Выделяет. Она его и спрашивала уже прямо — нет, говорит, свою дорогую Любань не забуду, только с ней душе тепло было.
Бабы и постановили: старосту срочно женить, раз дети его пристроены. Да только как? Через соблазн! Вот мол, говори, Карюшка, чем мужиков охмуряла. Учи Милаю, дуру деревенскую.
Карька сбежать пыталась, поймали. Вразумляли, даже дочуру к уговорам подключили.
А чего добились? У бедняги крик да слезы, она как есть им все и рассказала. Про жизнь страшную, честь поруганную, ужас беспросветный… Ночь, мужики по избам аукаются — нет баб во всем селе. Они на бережку пару жбанов браги опрокинули, судьбу Карькину горькую оплакивая, даже Митэ налили. Потом спели. А к утру наша Карис во хмелю в свахи и заделалась.
Милаю и Иртэ с поля утром прогнали: весь день они втроем старосту обсуждали, слабые места искали в нем. А подробности, что как действует, Клещ им доставляла — она к деду шпионкой приставлена.
И пошла потеха.
Перво-наперво его оставили одиноким: Иртэ обожаемая не заглядывает, Тамил уехал к стадам, Карька с мужем спешно в лес подались, всей семьей на охоту. Дома — хоть вой, никого, даже Митэ заглядывает редко, хлеб без нее, мол, и не уберут!
Тоска у старосты разразилась.
У них хитро дело поставлено. Заговор. То там случаем речь о вдове зайдет, то здесь, то слово кто про Милаю обронит при старосте случайное. Хлеб убрали — гулянья. Невеста держится по-новому, волосы подкрасила, одежду переменила, говорит тихо, все указания свах выполняет. Уже и танцевать подучилась, и светится вся, словно человек другой. Бабы сплетню пустили, сватают нашу Милаю.
На таких новостях староста глаза разул — а баба-то хороша, да только раньше сама на него смотрела, а теперь и с уважением, и ласково, а стороной ходит.
В общем, одна седьмица только и прошла, а наш Римах уже сам не свой, Милаю до дому провожает, к мужикам чуть не в драку ревнует. Сыновья его знали с начала.
Еще бы, жены их главные заговорщицы. Он уже у братьев вчера совета спрашивал — хороша ли мачеха. По плану бабьему сегодня к ночи староста на приступ пошел. А мы тут…
Я тихо подхохатывала, представив солидного Римаха в любовном угаре. Рыжие уточняли детали. По их словам, уже несколько дней половина мужиков в селе знала о коварном заговоре. А некоторые удумали всей семьей идти к Карюшке — просить своих девок великовозрастных пристроить. Правда, прикинув так и эдак, решили чуть обождать и нагрузить заботами Милаю. Она и сама всех знает, и женщина солидная да обстоятельная, и побойчее тихой жены Мираха. Наконец, кому на селе ведать такими делами, как не старостихе?
Лиаса сидела, ошарашено хлопая длинными ресницами. Вот уж вовремя селяне — слов нет.
— Тамил, Мирах, Дари, знакомьтесь, — наконец дошла и до меня очередь рассказывать новости, — Это Лиаса. Она снавь, и поедет с вами в село. Поживет, молочка попьет. И не лезьте девке в душу, отдышаться ей надо. Пусть Карис присмотрит.
— А из какого рода? — тихо уточнил Дари. Я опять была готова поспорить, что он знает ответ.
— Раньше наши места Поющими ручьями звали, — ответила бруса.
— А рядом было большое селение, Серебряные ивы, — кивнул Дари грустно. — Мама моя оттуда родом. Только их совсем не осталось. Ни деревьев, ни людей. Тин, мы присмотрим за ней, не волнуйся.
— В нагрузку возьмете еще двух девиц, они явно сельские, приживутся. Я им память немного затуманила, поскольку знать то, что было здесь, этим трусихам незачем. А вам Лис расскажет. Лошади есть, правда, только пара. Из-под окаянных, за реку их не водите, искать будут. Собирайтесь, вам с охотниками знакомиться ни к чему.
— Тин, — безоблачно улыбнулся Дари. — Князя своего подданные обязаны всегда узнавать. А лошадь у него нельзя без знакомства свистнуть? Это была бы высокая честь для нашего скромного села.
