Хэлдар, не ощущая ни боли, ни слабости — вообще ничего — шагнул в сторону, еще раз, еще, — и увидел того, кого искал. Гай, лорд Лотломиэль, лежал неподалеку от зарослей нутана, и один из побегов этой травы, нарушивший границы и забежавший вперед собратьев, торчал из его живота. Копьевидный лист казался покрытым темно-красным лаком. Хэлдар подошел к отцу, опустился рядом на колени; он совершенно не понимал, что и зачем делает, не слышал шагов Мазрувана… преследовавшее эльфа ощущение чужого страшного сна внезапно оставило его и он с безысходностью понял, что это — его сон. Он прикоснулся к отцовскому плечу, оно было теплым и влажным от росы; Гай вздрогнул и открыл глаза.
— Сын… осталось немного слов… Позаботься об этом… клыкастом певце, — Гай сумел улыбнуться из смертной тени, перевел дыхание… тут изо рта его потекла кровь, но эльф успел улыбнуться еще раз:
— Миора, радость моя… — и нахлынувший невесть откуда звенящий весенний ветер подхватил последний его вздох, и понес прочь из душных бесформенных лесов, выше самых высоких облаков и дальше самых дальних путей — туда, куда приводят звездные дороги и несбыточные надежды, где под легкой эльфийской поступью подрагивает радужный мост…
Прошло около часа, а Хэлдар все сидел, сжимая похолодевшую отцовскую руку, не двигаясь. Первым не выдержал Мазруван. Он подошел поближе, тронул эльфа за плечо.
— Ты… подожди еще немного, я сейчас, — и, прихрамывая, пошел вглубь леса. Когда он вернулся, пират заканчивал устраивать поудобнее сломанную, судя по всему, в трех местах левую руку суртонца: он примотал ее полосками коры к двум прямым веткам и подвесил на перевязи из лиан.
— Возьми другие лианы, вон те, темные… эти быстро осклизнут. Хэлдар, ты мне поможешь?
Эльф поднял глаза на нильгайца — тот уселся рядом, разложил перед собою принесенные корешки и веточки и принялся за работу. Вскоре под его умелыми пальцами они превратились в оберег, очень похожий на тот, что охранял их хижину во время дороги к храму Калима — небольшой, но внушающий уважение клубок змей. Мазруван протянул его эльфу:
— Подержи его, надо дать ему силы. Здесь я могу сделать это только самым грубым способом… уж не побрезгуй.
— Зачем? — в голосе эльфа было непонимание, недоумение; и нильгайца ли он спрашивал?..
— Ты же не хочешь, чтобы могилу твоего отца уже этой ночью раскопали звери? ведь нет? Мои змеи остановят любого, никто не посмеет подойти — и хоть этим ты не будешь себя мучить. Так что держи.
Хэлдар машинально взял отвратительный клубок, а Мазруван лезвием ножа провел несколько линий на правой ладони и, сжимая и разжимая руку, ронял капли крови на оберег и выпевал слова, не так давно заученные под надзором отца. Сплетение веток и корешков постепенно краснело; наконец, эльф ощутил, как оно шевельнулось. Он глянул на змеепоклонника — тот умолк, по его бледному лицу катился пот. Мазруван взял оберег и положил на грудь Гая.
— Благодарю… — Хэлдар смотрел на лежащего перед ним: смуглый, черноволосый, бронзовые губы улыбаются так легко и даже засохшая струйка крови не портит этой улыбки… он не мог узнать в этом чужаке своего отца. Это не мой отец, хотелось закричать ему, разве это может быть мой отец?!
— Оставь его, — пират остановил суртонца, раскрывшего было рот. — Одной рукой сможешь? — и протянул ему нож.
Втроем они сначала расчистили место, затем принялись копать могилу; земля была влажная и легко поддавалась широким лезвиям. Но все же это были не лопаты, и поэтому им пришлось потрудиться. Закончив копать, они выстлали могилу листьями, Мазруван принес целую охапку цветов — пурпурных, царственных орхидей.
— Послушай, парень… надо, что тут поделаешь… — пират явно не знал, что говорить. Но ему неожиданно помогли.
Хэлдар встал, расправил ссутуленные плечи и оглядел спутников.
— Где орк?
От такого более чем неожиданного вопроса они даже вздрогнули. Не повредился ли бедняга в уме? Мазруван же, присмотревшись повнимательнее, чуть не ахнул: так изменилось лицо его мнимого брата. У вышедшего из храма Бирюзовых Змей юноши не было таких жестких, колюче-синих глаз, и рот не был таким горестным и властным. Возможно, это был тот редчайший случай, когда об эльфе можно было сказать, что он постарел.
— Где орк? — Хэлдар повторил вопрос все так же ровно и спокойно.
— Да кто его знает… — растерянно ответил пират, — помер, наверно, еще в храме.
— Нет. Надо найти его. — и они послушались. С этой минуты эльф стал старшим среди них, ему не противоречили — даже чванный суртонец; его главенство никого не унижало и не раздражало.
Сыч нашелся очень скоро и так же скоро стало понятно, что если он и жив, то ненадолго.
— Ребра помяты. Не знаю, цел ли позвоночник. А уж сколько он крови потерял… в чем только жизнь держится? — пират, которому не впервой было оценивать состояние раненых, покачал головой — придется, видно еще одну могилу рыть, не хоронить же, в самом деле, орка и эльфа бок о бок?!
— Мазруван, помоги сделать носилки. И подскажи, чем перевязать… — эльф проигнорировал слова пирата. — Мы не оставим его здесь.
И только когда были связаны носилки, а орк уложен в них, Хэлдар попросил спутников помочь ему перенести тело отца. Они уложили его на ворох пурпурных цветов, завернув в плащ змеиной кожи, на груди мертвого эльфа покоился змеиный оберег, Мазруван хотел было вложить в руки Гая подаренный кинжал, однако Хэлдар остановил его… помолчав немного, они укрыли его — сначала теми же цветами, потом листьями, и уже потом — жирной, животворящей нильгайской землей. Не было смысла как-то выделять могилу: лес все сровняет, все поглотит, всему даст приют.
— Надо идти. — Хэлдар не торопил, просто напоминал.
— Куда? — почти одновременно спросили пират и нильгаец.
— Сейчас решим. Ветер был северный, значит, мы ближе к Шакти, чем к Шаммаху. Идем к реке. Мазруван, лес проведет тебя к ней?
— Проведет. Но северные леса я знаю хуже.
— Хуже — лучше, чем никак. — и эльф обратился к новообретенным спутникам:
— Я — Хэлдар, лорд Лотломиэль.
— Шакка Шой Де, — даже с переломанной рукой суртонец оказался способен на церемонный поклон, — вечный должник ваш. Если достигнем мы вод Шакти, и доберемся до земель моего клана — сделаю для вас все, клянусь честью Шой Де!
— Меня зовут ар-Раби, и на меня вы можете рассчитывать… слово пережившего симхан! — и пират поклонился.
— Идемте же. Веди нас, Мазруван.
Они шли уже вторую неделю. Медленно, надрываясь, но не теряя надежды, что за следующим срубленным стеблем им блеснут сонные воды Шакти. Они попеременно то несли носилки с упорно цепляющимся за жизнь Сычом, то расчищали дорогу; порой у них даже не оставалось сил смастерить хотя бы навес для ночлега и они валились прямо на траву, вокруг воткнутого в землю шеста, на который Мазруван привязывал еще один оживленный кровью оберег. Все лекарства, все припасенные отцом снадобья нильгаец оставил в паломнической хижине, поэтому ничем не мог помочь своим спутникам, когда те, мучаясь, в кровь раздирали плечи и шеи, покрытые мелкими пузырьками потницы. На тех местах, где толстый стебель нутана, на котором крепились носилки-гамак Сыча, натирал их плечи, кожа угрожающе багровела, а у ар-Раби начала гноиться. А поскольку Мазруван северные леса знал хуже, то и с едой дела у путников обстояли неважно: проводник зачастую боялся ошибиться, подолгу искал знакомые плоды. На десятый день пути Сыч решил лично поблагодарить Гая за спасение.
