Эта темень не лупила мне по мозгам, не пакостничала, не касалась меня шероховатыми лапками насекомышей.
"Тучеводец отыщет тебя. Согласись!" — сказала мне темнота.
И выплюнула меня в узнаваемый, почерневший от огня кусок коридора. Не одного — с друзьями и коллегами, которые совсем недавно разбирались тут с кровососами, которых я толком и разглядеть-то не успел.
Ханну темень не отпускала дольше других. Я начал волноваться за лисичку. Неусидчивый, не умеющий ждать Находько прошелся по тоннелю, повторяя наш же путь. И сообщил, вернувшись, что больше нет никакой развилки. Больше того, там, где начинался отворот к немертвым засоням, теперь тупик. Залитая бетоном, совершенно гладкая стена. И на простукивание — не слышно никаких пустот за бетоном.
— Пойдемте? — оказавшись рядом с нами, предложила Ханна.
Она счастливо улыбалась. Из этого я сделал вывод, что не всякая тьма одинаково погана.
Тоннель вывел нас в нечистоты. Не в канализацию, как я думал, судя по вони, а в оприходованное бомжиками подтопленное поддомное убежище с обшарпанными, некогда окрашенными стенами. Прошлепав по вонючему коридору, всласть налюбовавшись на ржавые трубы, на скамейки, стоящие прямо в воде, и угробив обувь, мы выбрались во двор на Литейном.
В ливень, сверкание молний и громовые раскаты. В хлещущие наотмашь по лицам струи грядущих простуд.
Макс знал и этот дворик тоже. И номер для вызова такси с небрезгливым водителем. За кое-какую доплату на чистку салона он развез нас по домам. Утрамбовавшись, на заднем сидении уместились Шпала, Джо и девочки. Я, как самый объемистый, занял переднее. Находько вышел на Финбане, Ханна немногим позже. На Замшина высадили нас с Ташей, Митина повезли до Пискаревки. Бартош в пригород, в два часа дня (и куда время-то делось, мы же не находили столько в тоннелях?), в грозу — ехать было бы попросту глупо. На сон между сменами запаса совсем не осталось бы.
Впрочем, его и так не особо осталось.
Пока мы ехали, я думал над словами лисоньки. Все с той же счастливой улыбкой она с нами прощалась. Кроме Шпалы: с ним в эту ночь, даже если не распогодится, они будут мчать бок о бок. Как он ей обещал.
А назавтра она уедет. Сначала в Ригу. Там она должна встретиться с "таким, как она". Из Риги в Калайоки. И дальше. Справедливость — вот, что обещала и что показала ей темнота. Не знаю, насколько терниста будет дорога к обещанному, но, глядя на Ханну, я видел — она с этой дороги не сойдет. По-прежнему некрасивая, угловатая — она светилась изнутри уверенностью. Предвкушением. Знанием своей цели.
Не то, чтоб мы успели подружиться. Но что-то в моей душе дрогнуло, когда она неловко меня обняла на прощание.
Что темнота сообщила парням, я не узнал. "Дело семьи", — сказал Джо. "Место под солнцем", — криво усмехнулся Макс. Таша же…
О том, что поведало ей то невидимое, Арктика сказала мне наедине. "Держись ближе к огню. Утраченное обратимо". Ближайшим источником огня был признан я. И мне в голову не пришло ответить ей отказом.
Ночь с субботы на воскресенье в казино — это разверзшаяся преисподняя. Я это уже говорил. И крайне нежелательно выходить в такую ночь не выспавшимся. Увы, мы не всегда поступаем так, как следует.
На третьем часу ночи в дымине, в буйстве возгласов (при выигрышах) и стонов (от проигрышей), я "поплыл". На засыпаемой всеми цветами и кэшем рулетке, в мельтешении рук, в отзвуке вращения шарика, воздух подернулся алым.
— Ставки сделаны. Ставок больше нет, — объявил я, точно робот.
Руки, подсовывающие фишечки под мои опущенные, перекрещенные кисти, не желали убираться.
— Нет больше ставок! — повторил я, выпихивая эти наглые конечности.
"Сожги! Сожги их всех!" — в ликующем предвкушении прошелестело в моей голове. — "Выплесни ярость и мощь! Жги!"
Я отшатнулся. По спине, под жилеткой и рубашкой, ощутимо потек пот. Мне стало страшно, и я не стыжусь этого признания. Я не испугался, когда меня в лифте пыталась утопить малявка; не испугался — взъярился — когда пуща-мертвуща готовилась попировать моими останками; не испугался, когда меня корчило от боли на пыльном замковом полу. В тот же момент, когда огонь — мой огонь — стал рваться наружу, вознамерившись устроить массовое сожжение в казино, я действительно испугался. Не за себя, не за последствия. Испугался того, что не сдержусь и воплощу желание пламени. Потому как оно, желание это, отчасти, краешком, перекликалось с моим собственным. И не вызывало того отторжения, какое человеку нормальному было бы естественно ощутить в такой момент.
"Выжги из них эту дерзость!" — бушевало во мне… Бушевал я сам.
"А ризотто с подосиновиками тебе не хо-хо?" — я попытался представить на своем месте кого-то вроде Арктики. Ее холодность мне бы ой как сгодилась.
— Зови Иру, — бросил я за плечо, усмиряя изо всех сил пляшущие перед глазами ало-рыжие огни. — Срочно!
Шарик, попрыгав вволю по колесу, определился с числом.
— Четырнадцать, красное, — объявил перед установкой долли.
И выдохнул с облегчением: попал в самое "мясо", тут даже для меня есть, чем занять мозги — подсчет выплат будет не из простых. И я считал. Переводил в выплаты через кэш разных номиналов, искренне радуясь этому фишечному "замку" на выпавшем номере.
Сработало, отвлекся, переключил мозги. Огоньки перед глазами смазались, отдалились.
— Бельский, чего тебе? — подошла пит-босс, когда я почти завершил выплаты. — Проблемы?
— Замени меня, — процедил сквозь зубы. — Желательно, прямо сейчас.
Ирина перегнулась через стол, глянула на меня снизу вверх.
— Кем? Ей? — указала она на собирающую фишки в кособокие стеки Овцу.
Я повернулся к Ире, набрал воздуха, чтобы высказаться, при этом не вспылив. Пит-босс не виновата в том, что на смену субботнюю не вышло два человека и подменять нас, по сути, некем. Раз в месяц любой работник может взять один отгул без каких-либо штрафов, только при подсчете часов эту смену вычтут. Достаточно позвонить до смены и поставить в известность руководство. Ввела это правило Нина, женщина-менеджер ради девочек-крупье. Но приняли его (правило) для всех, и для девочек, и для мальчиков.
Собственно, отсутствовал Шпала — я точно знал, почему. И Кононова не вышла, возможно, по той самой "девчачьей" причине.
— Ир, мне нужен брейк, — я отвез очередную "пирамидку" из фишек по сукну осчастливленному игроку, подобрал брошенную сотенную фишку; постучал фишкой по металлической рамке дроп-бокса для чаевых (очередное протокольное действие для камер). — Это ни разу не блажь.
— Поняла, — нахмурилась она, сверилась с часами, кивнула Вадику, инспектору, чтобы тот сменил меня, сама заняла его место. — Пятнадцать минут.
— Смена дилера! — выдохнул.
— Эй, как так?
— Так харашо кидал мальчик, да! Верни мальчика!
— Выиграли — и меняете?! — туча возмущений нависла над сукном, разряжаясь молниями-выкриками, но меня это уже не волновало.
Я мчал в стафф без оглядки.
Стафф был пуст, только зомбоящик на музыкальном канале какие-то кривляния с завываниями транслировал. Душ — в раздевалке. Форму я скидывал на ходу. Выхватил из шкафчика запасную рубашку; та, что была на мне, пропиталась липким потом. Выскочил в трусах и носках в стафф — схватить пачку салфеток, потому как обзавестись полотенцем на рабочем месте до сей поры не удосужился.
Холодные, леденящие струи, бьющие в лицо и растекающиеся по телу — это было то, что доктор прописал. Я стиснул зубы и выдал в кафельные стены беззвучный крик. Вдох-выдох, самоконтроль. Постепенно огни растворились в холоде. Красная пелена сошла с глаз.
Самоконтроль.
Говорил мне Кошар: худо будет, если огонь надо мной власть возымеет. Дождался, доигрался, допрыгался — еще бы чуточку, и возымел бы…
Мне вспомнился сегодняшний… впрочем, нет, уже вчерашний разговор после приема душа. Дома. Меня не на шутку прибило, когда я вспомнил, как легко и непринужденно называл жертв жажды Джо "овсянкой". Это же, если подумать, не смешно ни разу. Это трупы. Женские, девичьи… Трупы "барышень", окучиваемых Митиным. Без числа…
