- Придурь!? - зарычал Шотан, потрясая кулаком. Левой рукой он выхватил кинжал и одним движением всадил его в стол, прибив к драгоценному дубу широкое блюдо из не менее драгоценного орихалка.
- Да я посадил на трон этого…! – начал было граф, но Курцио сделал неожиданно быстрый шаг и прикрыл пальцами губы хулителя. Со стороны движение казалось доверительно-порочным, однако порока в нем не было ни на маковое зерно.
- Не каждое слово достойно того, чтобы вырваться на свободу, - строго заметил Курцио. – Некоторым лучше оставаться в плену сомкнутых уст.
Островитянин убрал руку и незаметно вытер пальцы, сжатые щепотью, о тонкий манжет рукава.
- Нас все равно никто не услышит, - сварливо гаркнул Шотан, впрочем, немного успокоившись. Граф начал расшатывать клинок, чтобы вытащить кинжал, не заботясь об испорченной столешнице.
- Здесь могли быть другие слуги, - заметил Курцио. – Пришлось бы от них избавиться. Это может вызвать ненужные пересуды. Спокойствие, друг мой, спокойствие и выдержка, вот лучшее оружие дворцовых покоев. Владеть ими бывает нелегко и неприятно, однако необходимо.
- К дьяволу слуг, - фыркнул Шотан. – Я не потерплю такого унижения от…
Он скрипнул зубами, глотая хулу на сюзерена.
- Потерпите, - холодно заметил герцог. – Мы играем по очень высоким ставкам. И это игра для команды, а не одинокого поединщика.
Граф ощерился, как боевой кабан, злобная гримаса превратила красивое, обычно маловыразительное лицо в дьявольскую маску.
- Это все ваша дочь, - выпалил он. – Это ее вина!
Герцог выпрямился, как ужаленный в седалище. Тонкие губы сжались в бледную нить, подбородок воинственно задрался, дрогнули отвисшие морщины на горле.
- Извольте объясниться, - проскрежетал владетель Малэрсида. – С большим интересом выслушаю, какие у вас претензии к моей дочери.
* * *
- Прошу вас, граф.
Оттовио широким жестом обвел пространство залы, которую сам себе назначил классной комнатой и рабочим кабинетом. Шотан склонил голову, отдав дань уважения сюзерену, и прошел в центр квадратного помещения. Оно было не слишком велико, но из-за обилия известняка, кварцита и мрамора казалась существенно больше. Идеальная полировка кварцитовых панелей отражала предметы почти как бронзовые зеркала, поэтому Шотан кабинет не любил, рыцарю иногда казалось, что здесь обитают тени предыдущих хозяев. И покойного императора в том числе.
Оттовио не предложил сесть, это был дурной знак, и Шотан счел за лучшее остаться на ногах. Левая рука сама собой опустилась рядом с кинжалом, будто на графском поясе, как обычно, висел длинный меч, нуждающийся в поддержке, чтобы не мешал, болтаясь у ноги. Шотан убрал руку и согнул ее в локте на всякий случай, подальше от оружия. Оттовио сделал несколько шагов и помолчал, глядя на мозаичное панно, выложенное многоцветной эмалью – рассветный пейзаж в горах. Несмотря на шестисотлетнюю историю, краски по-прежнему оставались такими чистыми и живыми, что изображение можно было перепутать с окном. У широких дверей кабинета застыли недвижимые статуи, точнее люди, кажущиеся изваяниями – два «стража тела» с короткими алебардами, еще два стрелка ждали снаружи. Но император и граф не обращали на них внимания, игнорируя, как предметы мебели.
Интересно, поднимутся ли когда-нибудь люди к утерянным высотам искусства, подумал Шотан. Наверное… когда-нибудь. Граф изгнал неуместные размышления и полностью сосредоточил внимание на императоре, предчувствуя неприятный разговор. Слишком неуверенно чувствовал себя повелитель, слишком старательно глядел в сторону, будто избегая встречаться глазами с верным капитаном.
Шотан еще раз перебрал в уме все возможные прегрешения и не нашел ровным счетом ничего, достойного личной беседы с императором. Рота как всегда готова к бою, отчетность составлена так, что можно точить гравировальную иглу. В отличие от абсолютного большинства коллег по нелегкой профессии, Шотан стремился к безукоризненной честности в вопросах найма и расходования средств. У него даже не практиковалась освященная веками традиция счета по головам коней вместо воинов (разумеется, с щедрыми приписками). Граф небезосновательно думал, что с его ценами отряд по миру не пойдет, а уникальная репутация честных рутьеров сама по себе - капитал.
Так могло произойти?.. Отчего правитель и гневен, и смущен одновременно?
Разве что… Да нет, не может быть!
Оттовио прервал затянувшееся молчание и посмотрел на графа, теперь уж прямо, не отводя глаз. Юноше явно было страшновато, императором овладела робость, нормальная и естественная для человека, который никогда не забирал чью-нибудь жизнь – перед лицом прожженного убийцы. Овладела… но не подчинила.
- Граф, - Оттовио обошелся без всяких «сиятельств». – Я недоволен вами.
«Вами» так же прозвучало с маленькой буквы, отчетливо маленькой. Шотан едва удержался от машинального жеста – расставить локти пошире и демонстративно положить ладонь на рукоять кинжала. Сейчас был не тот момент, чтобы изливать спесь и «самость». Да, Оттовио мальчишка, но этот мальчишка - император… А Шотан всего лишь граф и жандарм, вся его привилегированность держится по большому счету лишь на симпатии этого блондинчика.
- Ваше Императорское Величество, - Шотан в свою очередь выделил крайне почтительное обращение. – Если я вызвал Ваше неудовольствие или даже гнев, скажите, чем сие обусловлено. Я стараюсь… однако не могу припомнить за собой какую-либо оплошность.
Император подошел еще ближе и глянул на жандарма снизу вверх – граф был не только атлетичен и красив, но и отличался немалым ростом.
- Ваши пристрастия…
Оттовио чуть покраснел и опять глянул куда-то вбок, явно смущенный. Шотан стиснул зубы, убедившись, что худшие опасения все-таки оправдались. Вот же юный и глупый моралист… Но положение и в самом деле курьезное, даже конфузное, надо что-то делать. Отрицать все, попробовать смягчить или просто выразить недоумение, дескать, какое дело повелителю мира до скромных потребностей верного капитана? Причем слово «верного» здесь ключевое.
Впрочем, Оттовио не дал Шотану времени для выбора. Император чуть ли не привстал на цыпочках и выпалил, сжимая кулаки:
- Это неприемлемо! Это… недостойно!
- Ваше Императорское Величество, - граф счел за лучшее склонить голову и даже присесть в не предусмотренном, но уместном поклоне, чтобы не возвышаться так сильно над сюзереном. – Кажется, я понимаю, о чем речь… Но при этом не понимаю, отчего сия безделица привлекла столь пристальное внимание. И тем более вызвала гнев моего повелителя. Это же…
Рыцарь невольно поджал губы.
- Это обычная горожанка. Простолюдинка! Да, я нарушил букву закона, но…
Шотан замялся, стараясь подобрать нужные слова. Все-таки прямое и честное «разве для меня писаны законы?» звучало бы слишком откровенно.
- Любезный граф, - сухо отозвался молодой император. – Пусть и простолюдинка, но жена мастера цеха скорняков, добродетельная и уважаемая дама. И даже будь она последней… - Оттовио явно удержал готовое сорваться с уст недостойное и некуртуазное «шлюхой». - ... крестьянкой, она моя подданная, и ее защищает Закон! Я получил жалобу от цеха и окружного юдиката, она подкреплена следственной грамотой от суда. Ваша вина, увы, неоспорима. Должны быть последствия.
- Да, безусловно, - осторожно согласился Шотан, думая, что мальчишка все-таки неглуп. Да, надо признать, граф дал маху и не позаботился об отсутствии свидетелей или хотя бы заткнутых глотках. Слишком уж много вовлеченных… Но юноша дает провинившемуся возможность сохранить лицо и самому отмерить разумное воздаяние. Умно!
- Я постараюсь разрешить этот вопрос, - согласился Шотан со всевозможной почтительностью. – Полагаю, щедрое вспомоществование утолит скорбь мужа и охладит гнев мастеровой черни.
- Жалоба поступила от жены.
- Тогда супруги, - Шотан мысленно скривился, накинув четверть сверх изначальной суммы, которой собирался утолить претензии наглой девки.
