— Остановись! — кричала я то ли себе, то ли той, чью светлую кровь унаследовала наравне с темной, то ли тому безумцу, кто призывал королеву Лаэнриэль, — юному горцу с солнечно-рыжими волосами, с заплетенной на виске косицей младшего лорда.
От стоял на коленях, вытянув руки над белым священным камнем. Из надрезанной вены хлестала кровь. Огненная кровь. Великий дар гор уходил с каждым мигом, просачивался сквозь породу скал, рождая жуткое эхо — глубинный гул, предвещавший самое страшное. Пробуждалось подземное пламя.
— Видишь, моя королева? — улыбнулись его потрескавшиеся от жара губы, сочившиеся огненными каплями, сбегавшими по подбородку, как пламенеющая лава. — Я стал огненным магом. Теперь я достоин твоей любви? Полюби меня, Лаэнриэль. Или вместе со мной умрет дар огненной крови. И так не вовремя умрет. Слышишь, как на мою смерть откликается сердце самой земли?
— Возьми меня, если сможешь, Астарг, — сказала я дерзкому безумцу и протянула ладони.
Он попытался встать, но жизнь уже почти ушла из него. Драгоценная, огненная жизнь. И тогда он полыхнул протуберанцами, из последних сил пытаясь дотянуться до протянутых рук, до моих губ.
Страшен миг смерти огненного мага. Всесокрушающ, как и миг его рождения. Он убивал, умирая, не сознавая уже ничего. Но я возрождала его своей жизнью, белым пламенем моего сердца, потому что в этот миг его жизнь была важнее для Белых гор, чем моя.
Изумрудные очи Лаэнриэль растаяли в темноте.
Свет двух тусклых факелов расплывался невнятными пятнами. Я плакала навзрыд, как никогда в жизни. Еще одна королева, Хелина, наверняка бы осуждающе поджала губы и сделала внушение: «Стыдитесь, ваше высочество, будущий король не должен быть плаксой».
Мысль о будущем отрезвила.
Сколько прошло времени? Азархарт уже убил Роберта или еще нет? Королевство уже превратилось в Темную страну, полную мертвецов, или процесс еще в разгаре?
Или так называемый «приход Темной страны» — лишь сбрасывание масок, когда всего лишь вещи начинают называть своими именами. На самом деле в королевстве давным-давно все мертвы и только притворяются живыми. Всю свою иллюзорную жизнь притворяются, что любят, ненавидят, завидуют, дружат… мертвецы с мертвецами. Они знают, что когда-то в мире живых были такие чувства, и теперь изображают злость и радость на своих мертвых лицах, внушают друг другу, что эти же чувства испытывают их мертвые сердца, а это всего лишь копошатся черви, тихо поедающие их ходячие и говорящие чужими словами трупы.
Еще немного, и я сойду с ума. Уже схожу.
Явственно ощущалась близость живого огня — слева, под пепельным слоем. Стало жутко — а если совсем оживет, прорвется и поглотит в один миг, как бабочку? Как прекрасную Лаэнриэль?
Я отодвинулась вправо. В бок впилось что-то твердое. Вытерев мокрые щеки рукавом, я вытащила из кармана двух королев — белую и черную. Им легко, они одноцветны. А мне как быть? Если, конечно, я когда-нибудь выйду из этого жуткого склепа.
Хочу ли я потерять половину себя? И какая это будет половина?
Невыносимо хотелось увидеть настоящего отца. Правда ли, что он — рогатое чудовище, каким мифы рисуют темных владык? Спросить бы, почему он шестнадцать с половиной лет не вспоминал о своем бастарде. Впрочем, бастардов у него целая армия, если верить Роберту. А верить ему… уже смешно, право же. И откуда рыжему королю знать подробности личной жизни Азархарта?
И какой, демоны побери, ультиматум предъявит или уже предъявил ему Роберт?
И как мне отсюда выйти?
Мысли потекли по бесконечному и серому, как эти стены, кругу.
Я заставила себя сосредоточиться хоть на чем-то. Вспомнила взгляд сегодняшнего незнакомца и загадочный жемчужный отсвет. И словно глоток чистой воды выпила — стало немного легче. Я даже улыбнулась.
И почему-то вспомнила о Дигеро, тоже младшем сыне горного рода.
Странно, но образ друга детства уже не вызывал такого горького чувства потери. Да и любила ли я его? Именно его? Это была жажда не избалованного радостями детского сердца. И ее пытаешься утолить из ближайшего источника. Таким родником стал для меня Диго. Но иллюзии когда-нибудь разрушаются. Может быть, затем, чтобы их сменила новая. Я сожалела о друге, но уже не о несбывшейся любви.
Мне нельзя любить. Никого.
Даже не потому, что моя суть скрыта под чужой маской. А потому, что я — дочь Темного владыки.
Я многое поняла о себе в те минуты.
И поняла главное: почему, что бы я ни делала, какие бы решения ни принимала, всегда оставалась пешкой в чужих руках. Потому что все мои решения были продиктованы чужими целями. У меня не было своей, к которой стоило идти, ради которой стоило жить.
Ведь даже свобода — не цель сама по себе, это лишь необходимое условие для достижения цели.
Но надо же с чего-то начинать.
И только я собралась встать и добыть себе свободу любой ценой, даже если разобьюсь об эти мертвые стены, как пепельную вечность оборвал скрежет.
Кусок стены треснул, раздвинулся. Шагнувшая в проход рыжеволосая фигура показалась слишком яркой, огромной, дышащей мощью.
— Как ты тут, Лэйрин?
— Вы живы? Или это ваш призрак, сир? — вяло спросила я, с трудом поднимаясь — ноги затекли, голова кружилась.
— Сиди, — дозволил король. — С чего мне умирать? Прошло не больше четверти часа, как я тебя тут запер. Прости, не мог взять с собой — это сильно замедлило бы мои дела, а мне надо еще многое успеть до полуночи. Я все-таки отправил Виолу в Белогорье, провел ее через огонь. Но не к матери. Лорды сообщили, что Хелины у них нет. Бежала куда-то. Девочка теперь в доме Дигеро. Дети решили подождать год.
— Опять обряд айров? — догадалась я. — А как же темный ребенок?
— Не мне убивать нерожденного, пусть даже темного. И без того грехов… Виола — дочь горной леди. Лорды сказали, что это дело Белогорья. Эти горные вороны все время забывают, что Хелина не от святого духа понесла шестерых дочерей. А седьмую так точно не от святого.
Не до шуток, знаете ли.
— Еще один заложник?
— Если он родится. Обряд поименования творит такие чудеса, какие не снились всем горным ведьмам вместе взятым.
— Мне уже говорил Рамасха. О чудесах. О том, что вы хотите сделать из меня мальчика. Для утех. И у вас получится, потому что вы — маг, опытный и сильный.
— Вот мерзавец! — Король сел рядом, по-товарищески обнял за плечи. Уточнил: — Это я про Рамасху, а не про себя. Видишь ли, Лэйрин, любовь и страсть — разные вещи. Страсть хочет для себя, любовь — для другого. А я полюбил тебя, девочка. Да, я хотел вылепить твое тело на этапе Ноиль, если доживу. Но не так, как наговорил тебе северный принц. Я хотел вернуть тебе — тебя же. Такую же прекрасную женщину, как там, — он показал на стену, скрывавшую облик крылатой Лаэнриэль. — И отпустить лететь, потому что ты сама должна выбрать свою любовь и свое гнездо. И в этом я поклялся Рагару. Жуткой причем клятвой. Но теперь тебе самой придется лепить себя. Я решил не принимать в этом участия.
«Лжет», — опять подсказал вспыхнувший огонек в душе.
— Вы говорите не всю правду, сир.
— Уже чувствуешь? Это хорошо. Значит, наша связь Айшери окрепла настолько, что пора мне каяться в грехах. И место тут самое подходящее: никто не услышит. Я обманул тебя, наивное дитя, когда говорил, что обряд поименования легко порвать в любой момент. Первый этап этой древнейшей магии не зря начинается с духовной связи. Дух — основа основ, а не наоборот. Дух, а не материя. Прядущие нить души не зависят от смерти тела.
— А если я захочу оборвать?
— Уже не сможешь, пока не выйдет срок. Даже если я умру, связь не прервется. И сам Азархарт ничего не сможет сделать, пока мы оба не решим оборвать эту нить. Оба. А я не откажусь и после смерти, будь уверена.
— Вы говорите так, словно вы решили…
Он развернулся, взял мое лицо в ладони, вгляделся пристально.
— Твоя душа уже поняла мое решение, Лэйрин. И твой разум должен понимать, что с Темной страной не спорят. Никто никогда не диктовал Темному владыке свои условия игры, кроме, может быть, Белогорья. Так разве короли-изгои Ориэдра родом не оттуда? Рагар напомнил мне об этом в нашем последнем разговоре, и я брошу Азархарту вызов. Темные всегда берут свое. Но я не хочу отдавать. И не отдам.
