— Ладно. Договорились, я твой адвокат. Теперь рассказывай. У меня на телефоне номер не определился. Где ты?
— В Трентоне. Федеральные агенты составили договор, по которому я получу иммунитет от уголовного преследования, если открою им личность мастера трансформации. Он убийца, — про убийцу я добавляю на всякий случай, если она вдруг начнет переживать насчет его прав. — Мне нужно, чтобы вы проверили, все ли в порядке с договором. Еще агенты хотят, чтобы я на них работал. А я хочу сначала доучиться в Уоллингфорде. И еще кое-что…
— Кассель, ты попал в серьезный переплет. Зачем же ты один пошел к ним такие сделки заключать?
— Знаю, сглупил. — Она меня отчитывает, хорошо.
Проходит несколько часов. Четырежды звоню маме Даники и вношу в договор разные изменения. Наконец она со всем соглашается. Подписываю договор, юрист из Министерства юстиции тоже. Поскольку я несовершеннолетний, миссис Вассерман приходится выслать федералам листок с поддельной маминой подписью. Я в субботу специально оставил этот листок у нее на столе в кабинете — положил его незаметно среди бумажек. Она, наверное, догадывается, что подпись поддельная, хоть и не знает наверняка.
Потом открываю личность мастера трансформации.
Выходит не очень гладко.
Джонс раздраженно барабанит пальцами по бумажной папке. Перед ним на столе мягким зеленоватым светом мерцает стеклянная бутылка.
— Расскажи-ка еще раз.
— Я уже два раза рассказывал. И изложил все показания в письменном виде.
— Еще раз, — не унимается Хант.
Глубоко вздыхаю.
— Мой брат Баррон — мастер памяти. А покойный брат, Филип, был мастером физической силы и работал на парня по имени Антон. Антон и был заказчиком. Мы были его личными убийцами. Я превращал жертву, а Баррон стирал мне память.
— Думал, тебе не очень понравится такая работа? — уточняет Джонс.
— Думаю, Филип считал, что поступает справедливо. Что я всего лишь ребенок. И если не узнаю — то и ничего страшного, — голос предательски дрожит.
— Если бы не магическое воздействие, ты бы стал их убивать? — спрашивает Хант.
А если бы братья открыто попросили о помощи? Расписали бы, какой я важный и нужный человек, приняли бы, сделали своим членом семьи. И все это в обмен на одну маленькую услугу. Может, Баррон и прав; может, я именно такой и есть.
— Не знаю. Даже не знаю, понимал ли, что убиваю людей, превращая их в предметы.
— Хорошо, — соглашается Джонс. — Когда ты узнал о своих способностях?
— Я догадался, что с моей памятью что-то неладно, и купил несколько талисманов. А потом случайно превратил одну вещь и понял. Из-за амулетов Баррон не смог стереть мне память, а Филип все рассказал.
Очень странное получается описание, приглаженное — голые факты, ни предательства, ни прочих ужасов.
— То есть когда мы первый раз беседовали, ты знал, что являешься убийцей?
— Нет. Но догадался, когда просматривал досье. И смог кое-что вспомнить — потому и нашел бутылку.
— Но про другие тела ничего не знаешь? И кого превратил в бутылку, тоже?
— Да. Мне очень жаль. Действительно не знаю.
— Как ты понял, что бутылка заколдована? Что в ней особенного?
— Понятия не имею, просто вспомнил, и все.
— Расскажи-ка еще раз про убийство Филипа. Ты утверждаешь, что в брата не стрелял? Откуда такая уверенность? А если тебе стерли память?
— Я даже стрелять не умею. И к тому же точно знаю, его убил Генри Янссен. Он и меня хотел убить — вломился в наш старый дом. Я был без перчаток и… защищался.
— Когда это произошло? — уточняет Хант.
— В понедельник, тринадцатого числа.
— Что случилось? Опиши точно, — требует Джонс.
Прямо как будто пьесу наизусть выучил — Сэмово сравнение.
— Мама забрала меня из Уоллингфорда, мы отправились к доктору, а потом пообедали. Я не хотел раньше времени возвращаться в школу и поехал домой.
— Один? — спрашивает Хант.
— Да, один, уже в третий раз повторяю, — я зеваю. — Дверь была выбита.
Сэм надел ботинок огромного размера и вышиб ее. Замок почти вылетел, щепки посыпались. Сосед как будто обрадовался и удивился одновременно — словно в первый раз позволил самому себе так разойтись.
— Но ты не испугался?
— Ну, — пожимаю плечами, — немного, наверное, испугался. Но в доме всегда бардак. Решил, что Баррон поругался с мамой. Воровать-то у нас особо нечего. Так что я насторожился немного, но не думал, что кто-то притаился внутри.
— Что дальше? — Джонс скрестил руки на груди.
— Снял куртку и перчатки.
— Ты всегда дома снимаешь перчатки? — хмыкает Хант.
— Да, — смотрю ему прямо в глаза. — А вы?
— Ладно, продолжай, — торопит Джонс.
— Включил телевизор. Собирался съесть бутерброд и посмотреть кино, а потом вернуться в школу. У меня было около часа.
— А зачем ты вообще домой поехал? — хмурится Хант. — Не самый лучший способ время провести.
— Если бы вернулся в школу — пришлось бы заниматься самостоятельной работой. А я не люблю работать.
Агенты мрачно переглядываются.
— И тут заходит он, с пистолетом в руках. Я поднимаю руки, но он наступает, целится в меня. Сказал, что Филип хотел его убить, ему пришлось все бросить и спешно бежать, прямо посреди ночи. Я тоже там был, хоть и не помню, поэтому Янссен и меня винил в происшедшем. Видимо, правильно. Сказал, что вместе со своей подружкой укокошил Филипа, а теперь моя очередь.
— Прямо так и сказал?
— Да. Наверное, хотел хорошенько напугать.
— И ты испугался? — интересуется Джонс.
— Да. Ясное дело, испугался.
— Янссен был один? — морщится Хант.
— С подружкой. Бет, кажется. Ее фотография есть в вашем досье. По-моему, она не профессионал, не похожа на профессионала, вот и засветилась на камере.
— Почему Янссен вернулся, прошло ведь столько времени?
— Он сказал, что Филип уже не под защитой Захарова.
— Это так?
— Не знаю. Я же не в банде. И мне тогда было не до того. От отчаяния я бросился на него.
— Пистолет выстрелил?
— Да. Дважды. В потолок. Штукатурка посыпалась. Я задел его голой рукой и превратил сердце в стекло.
— Потом?
— Женщина закричала и схватила пистолет. А потом убежала.
Ладони потеют. Я стараюсь рассказывать как можно короче, не использовать те же слова, что и в предыдущие два раза — чтобы не было похоже на заученный текст.
— Она стреляла?
— Нет. Я же говорил, просто убежала.
— И почему же она убежала, как думаешь? Почему не выстрелила? Ты же был беззащитен — через минуту тебя скрутила отдача. Да тебя можно было спокойно живьем на куски резать.
