— И вновь я оказался твоим должником.
— Глупости, величайший. — Абивард налил полную чашу красного вина. — Выпей вот это. Чародеи говорят, что оно восстанавливает кровь, поскольку само как кровь.
— Я тоже это слышал. Не знаю, правда ли это, но с удовольствием выпью вина в любом случае. — Шарбараз претворил свои слова в жизнь. — Ей-Богу, лучше лить это в рот, чем на плечо. — Он протянул чашу Абиварду:
— Пожалуй, я потерял достаточно много крови, надо бы еще восстановиться.
Абивард налил еще вина. Тем временем опять вернулась служанка и сказала:
— Величайший, повелитель, не прогневайтесь, но госпожа Динак говорит, что желает видеть вас обоих как можно скорее… и если этого не произойдет сию минуту, она сама выйдет сюда.
Шарбараз посмотрел на Абиварда. Они оба знали, что Динак на такое способна, и знали, что скандал среди дихганов, вызванный ее появлением, не поможет делу законного Царя Царей. Шарбараз сказал:
— Госпожа, передай моей жене, что я жду ее моей комнате.
Служанка, просиявшая от такого обращения, трусцой выбежала из коридора.
Шарбараз сжал зубы и поднялся.
— Величайший, обопрись на меня, — сказал Абивард. — Не надо стараться сразу делать слишком много, а то снова начнется кровотечение.
— Пожалуй, ты прав, — сказал Шарбараз, хотя в голосе его особой уверенности не было. Он положил правую руку на плечо Абиварда, перенеся на дихгана значительную часть своего веса. Таким манером они двинулись по коридорам крепости к той комнате, которую Царь Царей временно занимал.
— Подожди здесь, — сказал Абивард, когда они дошли. — Я вернусь с Динак как можно скорее. — Шарбараз кивнул и опустился на кровать со стоном, который очень старался подавить. Несмотря на восстанавливающее кровь вино, он был очень бледным.
Динак стояла у двери, отделяющей комнату Абиварда от женской половины, нетерпеливо постукивая ножкой.
— Что-то ты долго, — сказала она, когда Абивард открыл дверь. — Теперь тебе не отвертеться — говори, как он?
— Ранен, — ответил Абивард. — Но рукой шевелить может. Если не будет осложнений, останется только шрам.
Динак пытливо всмотрелась в его лицо:
— А ты не врешь? Нет, не врешь, с какой стати, я ведь все своими глазами увижу, как только мы туда дойдем… Кстати, нельзя ли идти побыстрее? — Вопреки резкому, встревоженному тону, ее походка и осанка с каждым шагом становились увереннее, спокойнее. Она продолжила, обращаясь одновременно и к Абиварду, и себе самой:
— Без него мне и жить незачем.
Абивард не отвечал. Ему вновь захотелось обнять сестру и прижать к себе, чтобы ей стало легче. Но Динак превращалась в камень, если кто-то кроме Шарбараза, мужчина или женщина, пытался обнять ее. Если бы не сообразительность Шарбараза, она посчитала бы свою честь утраченной навсегда, а лишившись чести, она, как считал Абивард, не смогла бы жить. Он поблагодарил Господа, что она вообще оправилась после такого.
Увидев Шарбараза, лежащего в кровати, с лицом цвета пергамента, Динак вскрикнула, пошатнулась и не сразу сумела взять себя в руки.
— Что случилось? — настойчиво спросила она. — Я уже выслушала три совершенно разных истории.
— Не сомневаюсь. — Шарбаразу удалось изобразить улыбку, которая была гримасой боли лишь наполовину. — Один из дихганов вбил себе в голову, будто я виноват в том, что его род пострадал в степном походе, и решил мне отомстить. Он был храбр. Я не видел и не слышал, чтобы человек, потерпев неудачу, умирал более достойно.
Его беспристрастный подход не снискал расположения Динак.
— Он мог убить тебя, а ты говоришь о его храбрости? Он мертв — и замечательно. Если бы ему удалось то, что он замышлял… — Голос ее чуть не сорвался: — Не знаю, что бы я тогда сделала.
Шарбараз приподнялся и сел. Абиварду захотелось толкнуть его, чтобы он снова лег, но Динак его опередила. Облегчение, с которым он вновь растянулся на кровати, было очень наглядным свидетельством серьезности его раны. И все же его вторая попытка улыбнуться удалась больше, чем первая. Он сказал:
— Пока жив, я могу позволить себе быть великодушным. Если бы умер я, а он остался жив, я был бы настроен более сурово.
Динак изумленно посмотрела на него, а потом приглушенно фыркнула:
— Теперь я начинаю верить, что ты поправишься. Ни один умирающий не способен на такие глупые шутки.
— Спасибо, дорогая. — Голос Шарбараза звучал посильнее, но встать он больше не пытался. — Твой брат сделал меня своим должником еще трижды: предостерег криком, повалил человека с кинжалом на землю и оказал прекрасную лечебную помощь. Если я встану на ноги, то только благодаря ему.
— Величайший слишком добр, — пробормотал Абивард.
— Ничуть, — сказала Динак. — Если ты поступил как настоящий герой, мир должен знать об этом. Дихганы расскажут об этом в своих наделах, а еще нужно заказать трубадуру хвалебную песнь в твою честь.
— Знаешь, что сказал бы отец, если бы он тебя сейчас слышал? — покраснев, сказал Абивард. — Сначала рассмеялся бы до слез, а потом отшлепал бы тебя по попе за то, что у тебя хватило дурости даже подумать о том, чтобы нанять трубадура воспеть мне хвалу за поступок, который я обязан был совершить.
Обычно упоминание имени Годарса прекращало всякий спор столь же действенно, как захлопнутая дверь. Однако на сей раз Динак покачала головой:
— Отец был хорошим дихганом, Абивард, лучше не бывает, но он никогда не занимался делами всего государства. Ты же из простого дихгана, каким был он, становишься лицом, приближенным к трону. Ты в один день спас Шарбараза и стал его зятем. Когда он вернет себе трон, разве ты не понимаешь, что некоторые дихганы и большая часть марзбанов будут презирать тебя как выскочку? Чем больше ты покажешь, что достоин своего места по правую руку от царя, тем вернее ты это место сохранишь. И ничего нет зазорного в том, что тебя будут восхвалять за смелость, которую ты действительно проявил, ведь это принесет тебе славу.
Динак уперла руки в бедра и с вызовом посмотрела на Абиварда. Прежде чем он успел ответить, Шарбараз сказал:
— Она права. Царский двор в этом смысле очень похож на женскую половину, только временами гораздо хуже. То, что ты есть, отнюдь не так важно, как то, чем тебя считают люди. А чем тебя считают люди, тем тебя считает и Царь Царей.
Годарс часто говорил нечто в этом роде, обычно с насмешливой искоркой в глазах. Абивард не ожидал, что когда-нибудь ему придется думать о таких вещах всерьез. Теперь он слышал эти речи из уст сестры, причем в положении, когда он не мог к ним не прислушаться, хоть она и женщина, а может быть, именно поэтому.
