Как и Барзоя, Рошнани воздала Царю Царей положенные по этикету почести и пожелала ему счастья. Потом она обняла Абиварда — гораздо крепче, чем требовал ритуал. Абивард был не против, скорее наоборот. Она сказала:
— Храни тебя Господь от всех напастей.
— Больше всего я буду думать о том, чтобы поскорей вернуться домой, к тебе, — ответил он. Почему-то его главная жена вздрогнула при этих словах, но сумела выдавить из себя ответную улыбку.
Абивард прошел вдоль строя ожидающих женщин, принимая наилучшие пожелания от остальных жен и сводных сестер. Если бы Господь внял десятой части их молитв, Абивард жил бы вечно и был бы богаче трех Царей Царей вместе взятых.
Самая младшая из его сводных сестер направилась назад, в жилую часть.
Вышедшая во двор процессия удалялась в обратном порядке — вышедшие первыми уходили назад последними. Вскоре настала очередь Барзои. Она презрительно фыркнула и, гордо выпрямившись, направилась к открытой двери в жилую часть.
Рошнани и Динак по-прежнему стояли во дворе. Абиварду потребовалось несколько больше времени, чем следовало бы, чтобы понять, что они не намерены возвращаться на женскую половину.
— Что вы делаете? — Голос его прозвучал визгливо и глупо.
Рошнани и Динак вновь переглянулись. Определенно они что-то задумали.
Динак выступила от имени обеих.
— Брат мой, муж мой! — Она обернулась к Шарбаразу. — Мы намерены отправиться с вами.
— Что, воевать? Вы с ума сошли? — спросил Шарбараз.
— Нет, величайший, с твоего позволения, не воевать, — ответила Рошнани. — Господь ведает, что мы с радостью воевали бы за вас, но у нас нет навыков и подготовки, чтобы сражаться хорошо. Мы принесли бы больше вреда, нежели пользы.
Но у каждой армии есть обоз. Трубадуры не имеют обыкновения воспевать его: по сравнению с теми, чей единственный долг — сражаться, в обозе нет ничего блистательного. Но и того немногого, что говорится в песнях об обозе, достаточно, чтобы мы знали, что он существует, и знали — без обоза войско голодало бы и осталось без стрел. И мы знаем, что еще один фургон, фургон, в котором поедем мы обе, не замедлит продвижения войска и не станет угрозой вашему делу.
Законный Царь Царей изумленно раскрыл рот. Он не ожидал столь тщательно подобранных аргументов, достойных царедворца, воспитанием которого руководил видессиец. Но, с другой стороны, до сего момента он практически не знал Рошнани. Он начал что-то говорить, но замолчал и молящим взглядом посмотрел на Абиварда.
— Это противоречит всем обычаям, — сказал Абивард. Лучшего аргумента он мгновенно придумать не мог. Мысленно же он добавил: «А не слишком ли вы спешите воспользоваться моим обещанием, что вам будет предоставлена большая свобода перемещения после окончания войны со Смердисом?» Он не произнес этого вслух, потому что не хотел признаваться, что дал такое обещание. Вслух он сказал: Неудивительно, что мать так зла на вас обеих. — Кто, как не Барзоя, мог служить воплощением макуранской морали.
Рошнани выслушала этот упрек невозмутимо — Барзоя была ей всего лишь свекровью. Да, ее следовало уважать, но ведь не она была наставницей в правильном поведении с детства. На Динак обвинение брата подействовало сильнее, но именно она ответила:
— А разве Смердис поступил по обычаю, похитив престол у того, кому он принадлежит по праву? Разве не вопреки обычаю я, женщина, дала начало освобождению Царя Царей? — Она смотрела в землю. По необходимости она сделала и другое, что противоречило обычаю, и это другое все еще грызло ее, несмотря на честь, которой удостоил ее Шарбараз. Она не говорила об этом вслух, но все участники нынешнего спора знали, в чем еще она пошла против обычая.
Шарбараз сказал:
— Что такого хорошего вы способны дать нам, ради чего стоит не только пренебречь обычаем, но и выделить людей для вашей охраны, когда начнутся бои? — Царь Царей не ответил решительным отказом, и Абивард понял, что эта битва проиграна.
Но эту сцену надо было доиграть до конца.
— Вы цените наши советы, когда мы в крепости, — сказала Рошнани. — Что же, разве, оказавшись в поле, мы потеряем весь наш ум? Абивард строил планы твоего спасения, величайший, вместе со мной, с Динак… и со своей матерью, конечно.
— Если я возьму вас с собой, это вызовет недовольство среди поддерживающих меня дихганов, — сказал Шарбараз.
— Я уже говорил это Рошнани, — поддержал его Абивард.
— Настолько, что они вернутся в свои наделы? — спросила Динак. — Настолько, что они переметнутся к Смердису? Вы действительно в это верите? — Судя по ее тону, она сама не верила в это ни чуточки. И не считала, что Шарбараз искренне убежден в этом. Пусть она знала его недолго — зато узнала очень хорошо.
— Что бы ты сказала, если бы я запретил? — спросил он.
Если бы он просто взял и запретил, это положило бы конец всем спорам.
Однако Шарбараз не запретил, и задал гипотетический вопрос, и для Абиварда это послужило еще одним знаком, что он все-таки уступит. Возможно, и для Динак тоже, но она не подала виду, и лишь ответила покорным тоном, совершенно ей несвойственным:
— Разумеется, я подчинилась бы величайшему.
— Так я и поверил, — сказал Шарбараз. Он тоже успел изучить Динак. Он обернулся к Абиварду:
— Ну что, зятек, что нам с ними делать?
— Ты спрашиваешь меня? — спросил потрясенный Абивард. — По мне, так мы могли бы дать каждой по позолоченной кирасе и произвести в генералы. Мне кажется, они справились бы лучше, чем три четверти тех мужчин, которых ты можешь назвать.
— А мне кажется, что ты прав. — Шарбараз покачал головой. — С моим отцом от такого случился бы припадок — он в свои походы брал только шлюх, и тех немного. Но отец мертв. Абивард, я склонен сказать твоей сестре «да». Что ты скажешь своей жене?
Абивард услышал в этих словах другие: «Если хочешь быть упрямым и отсталым, валяй». Он знал, что отказать не удастся, иначе мира на женской половине ему не видать никогда. Он избрал наиболее изящную форму капитуляции:
— Я во всем готов следовать за тобой, величайший.
Лицо Рошнани просияло, как летнее полуденное солнце.
— Спасибо тебе, — тихо сказала она. — Возможность увидеть мир искушает меня сделать нечто в высшей степени предосудительное прилюдно в доказательство моей благодарности.
— Вы с Динак и так уже поступили достаточно предосудительно в глазах трех десятков женщин, которые приходят мне на ум, — прорычал Абивард как мог свирепо. Его главная жена и сестра повесили головы и приняли самый пристыженный вид. Почему бы и нет? Они ведь получили то, чего хотели.
