Госпожа, когда ей доставили эту неприятную новость, рвала и метала несколько дней. И только известия от старого Фазлуи-мага утешили ее: аждахак выполз из скального лабиринта. Выполз и упорно двигался вслед за халифской свитой. А как ему было не ползти, усмехнулся Садун: кукла в золотой халифской одежде, в которую были зашиты волосы аль-Амина, лежала пронзенная зубом чешуйчатого змея. Лежала в простом ларце тикового дерева, который всегда носили за госпожой Мараджил.
Отродье Зубейды должно было отправиться на тот свет быстрее — но поди ж ты, извращенец, несмотря на разврат и излишества, оклемался. Даже собрался жениться — и на ком! На правнучке Эсен-хана! Да, надо действовать. Надо действовать, пока девчонка не вошла в харим аль-Амина — про нее говорили всякое, и ничего из этого всякого Садуна не радовало. Ни слухи о даре прозорливости и ясновидения, ни рассказы о чтении мыслей, ни восторженные благодарности за излечение детей и женщин… И уж точно не радовали Садуна рассказы о том, что Юмагас-хатун охотится верхом с шести лет и со ста шагов стрелой попадает в глаз перепелке. Не жена, а отряд телохранителей. Впрочем, джунгарская девка еще и отряд с собой приведет, с нее станется…
Но Садун ибн Айяш знал, кому ашшаритский выродок был обязан нежданным выздоровлением и обручением с джунгарской ханшой. И этот кто-то должен был в ближайшее время перестать им мешать.
Аль-Амин отпустил свое чудище на слишком длинный поводок — ну что ж, совсем скоро нерегилю подтянут сворку. Госпожа Мараджил очень хорошо знала историю аш-Шарийа, и не хотела оказаться героиней новых страшных рассказов о гибели Нишапура. Совсем не хотела.
— Пора, — тихо повторил лекарь.
И повернулся к двери в заднюю комнату:
— Фархад, дитя мое! Надевай самое красивое платье, мой мальчик. Пара тебе повидать нашу подопечную…
И сказал к приказчику:
— Пошли невольника к ослятнику Парвазу. Пусть снаряжает носилки. Лучшие носилки — не скупись, о Фарух. Нужно будет отнести кой-кого во дворец…
А потом поднялся и прошел в свою спальню. Закрыл двери. Лезвием джамбии вскрыл тайник под второй от садовой решетки доской. И извлек длинный деревянный ящик. Открыл, потом долго водил пальцами над причудливыми кольцами и медальонами, разложенными по бархатным ячейкам. И, наконец, извлек простенький серебряный перстенек с крупным куском пирита. На зеркальной, золотом сверкающей пластине вырезан был коршун с оливковой ветвью в клюве.
— Это будет в самый раз, — пробормотал старый маг. — В самый раз для хорошего приворота…
В носилках Фархада прикачало — это, да еще и мерзкий холодный дождь привели к форменному разлитию желчи. Поэтому из паланкина он выбрался туча тучей — правда, мрак в душе снаружи не проявлялся никак. Ясноликая Жасмин улыбалась, покачивала бедрами и по-сестрински целовалась с невольницами, рассыпая любезности и рассовывая мелкие подарки: кому колечко, кому платочек, кому низка речного жемчуга, кому динар.
А Кабиха все не выходила на галерею.
Жасмин посидела-посидела, да и окликнула мелкого, тощего и очень хитрого евнуха Масуда. Зиндж, как ни странно, не растолстел на дворцовых харчах. Шептались, что его не разнесло, потому что все в злость и каверзы уходило. Еще говорили, что отрезали ему только ядра, а зебб оставили — и золото жаждущих ласки рабынь сыпалось в полы его рубахи. Вот почему болтали: труждаясь в хаммаме так, как Масуд, брюха не отрастишь.
Ясноликая Жасмин лебезила и наливала кривящемуся черномазому чаю, подвигала варенье из айвы — и, наконец, евнух, все так же кривясь, подставил рукав — сюда, пол, клади. В рукав немедленно упал сверток с золотом:
— Пять динаров, о солнце харима, — оскалился Фархад. — И еще пять после того, как ты мне расскажешь об обстоятельствах и нраве девушки Кабихи, которую мой господин продал в этот почтенный дом некоторое время назад.
Их взгляды встретились, и улыбка изгладилась с лица прекрасной Жасмин. Масуд тоже не казался веселым.
Черных евнух пожал плечами и заметил:
— Свое недельное содержание эта шлюшка уже растратила.
— На что? — тихо поинтересовался Фархад.
— Часть отдала мне за баню, — усмехнулся Масуд. — А остальное расходует прямо сейчас, да проклянет ее Всевышний. Она соблазнила новую подавальщицу, Пакизу. Сейчас девки занимаются друг другом в комнате невольницы Саназ, которая подает по утрам кофе.
— Так вот почему ее нигде не могут сыскать… — покивал Фархад. — Проводи меня туда, о Масуд, мое дело срочное и не терпит отлагательства.
Рабынь они и вправду обнаружили в комнате Саназ — у деревянной решетки сидели две маленькие девочки из тех, что зовут в баню растереть спину. Масуд рявкнул, для верности дал каждой по пощечине — и невольниц как ветром сдуло.
В комнате громко стонали и ахали.
Заслышав стук двери, девки вскинулись и расцепились — обе стащили платья и рубашки и тискались в одних шальварах, сплетясь ногами. Кабиха как раз вылизывала грудь подружке.
Масуд принял в рукав еще один сверток с золотом — и выволок скулящую Пакизу за волосы.
Кабихой Фархад занялся сам.
В этот раз он бил ее сильнее. Хлестал по животу и ягодицам тяжелым влажным полотенцем — чтоб прочувствовала. Девка сучила ногами, крутила связанными локтями и кусала платок во рту.
Фархад отвешивал удар за ударом и приговаривал:
— Сука, — шлепок, — дура, — шлепок, — жопа. Тебя, — шлепок, — сюда, — шлепок, — определили для дела, — шлепок. — А ты, о скверная? — шлепок. — Хочешь, чтобы тебя утопили в Герируде?!
Наконец, утомившись, он отбросил мокрую тряпку и сказал:
— Чтоб больше никаких шашней, о дочь греха.
И вытащил из складок пояса перстенек с пиритом.
Присел над тяжело дышащей Кабихой и вытащил ей изо рта полотенце:
— С сегодняшнего вечера будешь носить не снимая. Понятно?
Девка скривилась на дешевое колечко:
— Это? — плаксиво взвякнула она. — Меня ж засмеют! Это ж немодно!
Фархад улыбнулся и отвесил ей оплеуху. Потом еще одну.
Невольница взвыла:
— Хорошо, я буду, буду!
— Дура мерзкая, — пробормотал Фархад, вставая. — Узнаю, что сняла — а я узнаю, мразь — руку отрежу.
Кабиха заскулила, пытаясь отползти по коврам на заднице.
Потом Фархад вытащил из-за поясного платка исписанный клочок бумаги. И поднес к носу Кабихи:
— Читай.
Та ссутулилась, задергала связанными руками.
— Читай, сука, — он шлепнул ее по щеке.
Слизывая текущую из носа кровь и дрожа, Кабиха водила глазами по строчкам.
— Запомнила?
Рабыня кивнула.
