— Ладно, ладно. — Чтоб его черти утащили. — Есть твою душу я не буду, обещаю. И тело не буду убивать.
— Оно всё равно умрёт, как только я его покину. — Махнул рукой старикан. — Даже десяти минут не протянет. Тогда я начинаю.
А мальчик уже слюни начал пускать, которые потекли потоком, когда его поставили на ноги и освободили от кляпа. Видимо, маньяку это не понравилось, потому кляп он вернул на место.
После чего, сатанист взял своими корявыми ручками парня за плечи и уставился глаза в глаза. Помню, мы так в школе играли в гляделки, кто кого переглядит.
Прошло где-то минут пять, но ничего не происходило. Или я просто не увидел.
Нет, увидел!
Из тела старикана вылезла похожая на него бело-молочная тень, которая сразу же стала пытаться впихнуться в тело парня. Ростом они были примерно одинакового, но вот складывалось ощущение, что этот тип собирается влезть в чужой дом через замочную скважину.
Эх, жаль не могу помочь пацану, сражение идёт за пределами моей тюрьмы. Есть у меня мысль, как это сделать, не убивая.
Старикан кружился вокруг, пытаясь втиснуться в тело с разных сторон, но его каждый раз выкидывало. Да, настырный, такой везде пролезет.
И ведь пролез! Впихнулся, а из пацана вылетела уже его молочная тень, всё так же с кляпом. Светящийся ошейник с тела парня свалился, а его тень, вися рядом со своим телом, испуганно озиралась по сторонам, но недолго. Вылетел из тела он не очень удачно, попав в границы моей тюрьмы. Был бы я настоящим демоном, тут бы его и сожрал, но парню повезло.
Или не очень. Совершенно внезапная, но такая привычная для меня, белая петелька ухватила его за горло и утащила куда-то вверх.
Извини парень, но дай бог тебе хорошей следующей станции.
И перекрестился. Вдруг ему это поможет, а мне не сложно.
Тело парня, теперь управляемое старикашкой, зашаталось, но всё же двинулось ко мне шаркающей походкой.
Стенки моей тюрьмы засверкали. Это часть линий звезды старик стёр своими ногами, но не заметил этого. Жаль, но совсем стенки это не порушило, я проверил, убежать не выйдет. Так бы выбрался и сразу улетел.
Хотя, есть вариант не улетать никуда, а остаться тут. Только помочь провести ритуал привязки души к телу, а то я уже понял, что тут к обещаниям нужно относиться очень серьёзно. Но вот кому помочь, я в своём обещании не уточнял. Тут всё как дома: проблема? Помоги себе сам!
— Показывай, где каналы. Раздался каркающий голос дедка. — Как совместятся — активируй. — Это что, мальчик теперь будет с таким же голосом, какой был у этого урода? Хотя, мне-то какое дело.
Всё тело парня, как только он пересёк границу защиты, превратилось в какой-то светящийся клубок. Нити, переливающиеся различным светом, покрывали и руки и ноги, а в некоторых местах, создавали целые узелки, переливающиеся всеми цветами радуги. Красиво.
— Давай быстрее, время уходит. Где канал для этой руки?
— Вот тут. — Показал я клубок в ладошке, а дед старался совместить свою корявую с нитями парня. Надо выбрать подходящий момент, как только он отвлечётся. — Нет, левее. Ещё левее. Да не от меня левее, а от себя. — Вот же рукожоп. — Давай я сам подведу твою руку. — И взял молочную руку старика в свою. Петля в другой руке мне мешала, но я её не выпускал, приготовившись к диверсии.
Вот, он, удачный момент!
И я закинул петлю на руку уроду, а затем рывком выдернул его за руку из тела мальчишки.
— Ты что делаешь, отпусти меня, тело же умрёт без сущности!
— Не бойся, это тело не умрёт. Я же обещал помочь провести ритуал, я помогу. Себе. А ты… Гуляй, Вася! — И отшвырнул его от себя, вверх.
Петелька не подвела. Белую тень вопящего старикана унесло в неведомые дали, а я остался втроём с двумя телами: дедка и пацана. Ритуал надо провести, иначе мне из звезды не выбраться, а с которым телом проводить — выбор, как говориться, очевиден. Лучше быть дрыщом-пацаном, чем дрыщом-старикашкой, тем более, что до старикашки не добраться, он за пределами защиты. Да и не очень и хотелось, это я нервничаю и думаю всякие глупости.
Как ни странно, но в упавшее на пол тело парня я влез легко, хотя оно и было меньше меня-призрака намного. Я как будто ужался. Стал приставлять свои части тела к соответствующим узлам и (о, чудо!), они сразу же захватывались, вспыхивая, пускали светящуюся сетку внутри меня, а я начал постепенно чувствовать конечности. Последней я решился приставить свою голову, которую оставил напоследок, чтобы видеть, куда приставляю всё остальное. Ещё одна вспышка ослепила меня и я выключился. Видимо, пробки в голове окончательно перегорели.
Глава 3
— Дарик, мальчик мой, ты чего плачешь? — Очередная большая драка окончилась моим избиением. Их было шестеро, двое старше меня, но троим я всё же подправил носы.
— Они меня обзывают. — Я давно привык, что всегда один, но в последнее время меня всё чаще задирает компания моего сводного брата. И хоть мне всего шесть лет, я сильнее каждого из этой компашки. Если по отдельности. — Их много, я не могу их всех побить.
— Солнышко моё, тебе очень больно? Покажи, давай я подую, и всё сразу же заживёт.
— Мне не больно. — Очень странно, но любые царапины и порезы на мне заживали максимум за пару дней, а вот мои враги десятками дней носили боевые отметины, которыми я их наградил. — Мне обидно.
— Тогда перестань плакать. Чужие слова — не повод лить слёзы. Злые слова летят мимо, мы сами их ловим и позволяем приносить нам боль. Пропускай слова, не лови их, пусть летят мимо.
Нет, мама не права. Некоторые слова не пролетают, а больно ранят, потому что они не про тебя.
— Мама, они и тебя обзывают. Я не могу этого стерпеть. — Мама грустно улыбается и убирает рукой на ухо выскочившую прядку волос. Седую прядку, хотя ей едва исполнилось двадцать два года.
— Они просто глупые, мой малыш. — Она всегда тихая, всегда всех прощает. — Ты же у меня умный мальчик, должен понимать, что люди бывают злыми, но это они от зависти.
— От какой зависти? — Чему завидовать? Тому, что отец едва терпит мою мать? Или тому, что ей вслед не плюют только ленивые? Что все давно в открытую говорят, что я не могу быть наследником, раз не сын барона? — Мама, они называют тебя падшей женщиной. Но это же неправда, скажи!
— Пусть называют. — Она вздыхает. Она расстроена не тем, что кто-то назвал её нехорошим словом. Она расстроена, что от этого страдаю я. — Людям нужен тот, кого бы они могли обзывать. Хоть один из них назвал тебя плохим словом при отце?
— Они говорят, что он мне не отец. Что я не сын барона де Летоно. — Выдаю я то, что давно не даёт мне покоя. — Говорят, что ты прижила меня неизвестно от кого.
— Сын, отец — это тот, кто тебя воспитал, а не тот, кто поучаствовал в зачатии. — Значит, они были правы! Я действительно сын неизвестного человека. — И не стоит повторять разные глупости. Ты — де Летоно.
Свет моргает, и я вижу мать, которая лежит на кровати. Платье у неё порвано, царапины на руках. Отец опять напился и побил её, припомнив какие-то несуществующие обиды.
— Мама, скажи честно, ты любишь отца? — Этот вопрос меня тоже очень интересовал. Мне уже десять лет, я многое начал понимать в жизни.
— Конечно сынок, он же мой муж. Как можно не любить своего мужа?
— Но ведь он тебя бьёт. Каждый раз всё сильнее и сильнее!
— Он просто был расстроен. У него была неудачная сделка, он потерял много денег, вот и не сдержался.
— Мама, когда-нибудь он действительно не сдержится и убьёт тебя. — Смотрю и слёзы сами катятся у меня из глаз. Но я же мужчина, я не должен плакать.
— Всё хорошо сынок, не плачь. Всё хорошо.
— Мама, а кто мой настоящий отец? — Вот тут ей становится страшно, но во взгляде появляется твёрдость.
— Ты мой сын. И будущий барон де Летоно. — Она, казалось, старалась уверить в этом не только меня, но и весь мир. — Никогда не верь, если тебе будут говорить обратное.
