Когда старательные селянки ушли к себе, настало время объясниться.
Смирившись с тем, что быстро войти в роль герцогини-белоручки со своими привычками она вряд ли сможет, Анна придумала неплохую легенду, удобную и почти правдивую:
— Послушай, Мариса, — сказала она камеристке. — Мне нужно открыть тебе одну тайну.
— Какую? — живо заинтересовалась собеседница.
— Тебе, наверное, кажется, что я себя немного странно себя веду после того, как память потеряла?
— Да, — не стала отпираться камеристка. — Пожалуй что…
— Дело в том, что в последнее время мне снились сны, будто я — вовсе не я, а другая женщина. И живу не здесь, а в другом мире, совершенно отличном от этого… нашего, то есть. И теперь я все, как ты знаешь, забыла. Кроме этих снов.
Уф-ф… Анна выдохнула и с надеждой посмотрела на Марису. Поверит — не поверит? Совесть за обман почти не мучила, ведь по сути это не было таким уж страшным враньем. Былая жизнь на самом деле стала чем-то вроде сна.
Была ли она вообще?
Была…
Наверное.
Здесь, в новой, яркой, волшебной и молодой реальности драматичное прошлое совсем потеряло краски и размылось, обернувшись печальной серой грезой.
Мариса отхлебнула чаю. Глаза ее горели интересом.
— Расскажете, что там видели, госпожа? В ваших снах? Они, наверное, о-о-очень необычные!
И Анна рассказала.
Про город, полный самоходных повозок и спешащих по своим делам людей. Про многоэтажные многоквартирные дома. Про подземные норы метрополитенов. Про жизнь в трехкомнатной квартире без слуг.
— Как же господа и без слуг-то? — ахнула камеристка. — А ванну набрать? А камин растопить? А ужин подать? А лампы зажечь и потушить?
— Там в каждом доме… — Анна замялась, подбирая простые слова, чтобы описать привычные радости коммунального быта. Сыпать незнакомыми терминами она не хотела. Попыталась объяснить на пальцах. — Что-то вроде особой магии…
Камеристка все расспрашивала и расспрашивала. Анна рассказывала.
Под конец, когда за окнами повисла бархатная осенняя ночь, Мариса спохватилась:
— Что ж это я вас, госпожа, все болтовней своей беспокою? Спать давно пора. Путь выдался тяжелый. Пойдемте в ванную скорее, чтобы грязь дорожную смыть, и… — Она смущенно потупила взгляд. — Знаете что? Можно ли дать вам один совет?
Анна заинтересовалась:
— Конечно. Какой?
— Вы бы записали это все. Про чудеса и странности эти. А то сотрется из памяти и пропадет. Сны ведь имеют свойство постепенно забываться. Жалко будет. Может, что-то вроде дневника заведете? Вдруг это потерянную память восстановить поможет?
— Спасибо за совет. Я подумаю. — Анна вспомнила о том, что изначально планировала поменьше говорить и побольше слушать. Поэтому стала расспрашивать про Драконий дол и его жителей: — Кто такая Ирма? Почему она за все отвечает?
— Она староста в поселении и временная управляющая в имении. Раньше здесь был наемный управляющий, но потом уволился. Все уволились, когда разрушился мост и ваши родители перестали сюда даже изредка заезжать. Ходят слухи, что ваш папенька хотел Драконий дол продать за ненадобностью, но матушка ваша напомнила ему про один древний документ, в ее роду со времен прабабки хранящийся, который продажу запрещает. Совсем.
Анна заинтересовалась:
— Почему?
Мариса честно призналась:
— Того не ведаю…
Чуть позже, лежа в ванной, Анна обдумывала слова Марисы и никак не могла разобраться в своих чувствах к собственному прошлому. С одной стороны, оно несло боль последних минут жизни и ужас предательства. С другой, было в той жизни и много всего хорошего, чего не хотелось забывать.
Анна вплелась взглядом в синее кружево узоров на белом потолке. Нарисованные русалки и тритоны не могли подсказать решение.
Она вытянула искусственную ногу и положила на край. Не это ли настоящее чудо? Протез не нужно снимать. Можно мыться прямо с ним — и ничего. Она подвигала ступней, завороженно наблюдая, как повинуется мысленным импульсам блестящий шарнир.
Все-таки ей повезло с этим миром. Нужно наладить новую жизнь и прожить ее так, чтобы ни о чем не жалеть.
Анна повернулась к стене и улыбнулась собственному отражению.
Ванную с трех сторон окружали высокие зеркала. В них отражались закрытая дверь, кофейный столик рядом с диваном, шкаф с полотенцами, трюмо с десятком разноцветных баночек и пузырьков и большой камин, тепло которого напитывало все помещение ароматами экзотических масел и трав.
Пришла Мариса. Подала сначала полотенце, потом тяжеленный пушистый халат.
Отвела в спальню.
В мягком свете фонарей-ночников кровать под складками нависшего балдахина сама казалась пещерой.
В комнате было свежо.
За чуть приоткрытым окном ночь прорывалась переливчатым пением близкой реки. И шелестом листьев, уже местами подсохших и поэтому звонких…
Занавеска вдруг колыхнулась, и что-то заметалось в ней, путаясь в ткани.
— Ай! — Мариса схватила оставленное Анной полотенце и собралась шлепнуть им незваного гостя.
— Подожди.
Анна видела их прежде.
Летучих мышей.
Когда-то безумно давно, в походе, одна запуталась в волосах. Было нестрашно. Щекотно… И Лариса Чалова, жена председателя их турклуба, женщина совершенно бесстрашная, до безумия увлеченная природой, выпутывала рвущееся на свободу создание из Анниной шевелюры.
Та мышь была изжелта-серенькая, с белым брюшком, с прозрачными длинными ушками, с острой розовой мордочкой и смешными пальчиками-крючочками на пергаментных крыльях. Оказавшись в человеческих руках, она оскалила крошечные зубки и тут же была отпущена на свободу.
Лариса Чалова сказала, что это, должно быть, ночница…
Анна бережно освободила местную мышь из западни. Она тоже оказалась белобрюхой и длинноухенькой. Только была больше той, прежней.
Раза в три…
И эта мышь не сердилась. Она внимательно смотрела на Анну бусинками глаз, покорно ожидая, пока ее выпустят в окно.
— Ну и страшилище, — нахмурилась камеристка.
— Это ночница. Наверное… — повторила Анна слова Ларисы Чаловой. — Должно быть, прилетела из подземных гротов.
Мариса затворила оконную створу, защелкнула медный шпингалет.
— Вот так-то лучше. Ложитесь, госпожа, спать. Что-то мы засиделись совсем.
Часы в резной оправе пробили полночь.
В деревне залаяла собака, и в ответ ей со стороны берега прилетел надрывный жутковатый звук.
— Кто это? — спросила Анна.
— Гиены, — рассказала Мариса и успокоила: — Они ручные. Домашние. Их Орра держит.
— А кто такая Орра?
— Орчиха. Работает в каменоломне. Для их народа скалы и подземелья — дом родной.
Анна изумленно вскинула брови.
— Хочу с ней поскорее познакомиться. А где она живет?
— Ее дом стоит отдельно от деревни. Чуть дальше. У берега Резвянки, на тропе, что ведет к шахтам. — Мариса подошла к резному комоду на высоких медных ножках, достала из ящика мягкое ночное платье, подала. — Вам помочь переодеться?
— Спасибо. Справлюсь сама, — отказалась Анна.
Камеристка почему-то усомнилась:
— Точно?
Анна убедила ее:
— Да. Хочу чувствовать себя дееспособной, понимаешь? — Она красноречиво постучала костяшками пальцев по искусственной ноге. — Мне это нужно. Хочу заново в себя поверить и жить полной жизнью.
— Я понимаю, — закивала камеристка. Предположила робко: — Это другая женщина из снов так на вас повлияла?
— Почему ты так решила? — поинтересовалась Анна в свою очередь.
— Потому что… — Мариса помрачнела, потупила взгляд и видимо пожалела о сказанном. — В общем-то, неважно. Главное, что теперь вы столь жизнерадостны и бодры, что я больше не боюсь за вас…
— Больше не боишься? Как это понимать? — насторожилась Анна. Она легко справилась с ночнушкой и теперь по привычке подыскивала вешалку для халата. — Что не так? Расскажи мне, прошу.
— Ох, госпожа… — Камеристка забрала халат с тяжким вздохом. Направилась к встроенному в стену платяному шкафу с овальными зеркалами на створах и деревянной головой оленя по центру. Зашуршала там. Ее голос звучал приглушенно из одежных дебрей. Она не хотела поворачиваться и смотреть хозяйке в лицо. Но и молчать не могла. Говорила: — После того, как его сиятельство объявил, что вас высылает, вы плакали день и ночь. Вы страшные вещи говорили. Что убьете себя. Что не сможете жить с таким позором. Что калекой быть не хотите… — Она не выдержала и разрыдалась, уткнувшись лицом в еще влажную после ванной ткань. Запричитала: — Простите, госпожа… Простите…
