— Да, жив. Цел и невредим.
— Вот видишь! А ты не верил! — заявила Джула юноше. Столь наглая ложь даже пробила броню бесстрастия Первого и он удивленно посмотрел на девушку.
— Но он очень далеко…
Внезапно гадалка схватилась руками за свое лицо и упала на пол.
— О, Триединый, мои глаза! Как же больно!
Женщина начала кататься по полу, оглушительно крича. Первый оперативно сорвал Джулу из‑за стола и откинул в угол к наемникам, а сам прикрыл её своей спиной.
Агония была недолгой. Через полминуты женщина затихла, и из‑под её ладоней потекла черная кровь.
— Похоже, она была не шарлатанкой, — как обычно равнодушно обронил Первый, — для представления это слишком.
Джула выглянула из‑за спины юноши, и увидев страшную картину, спрятала лицо на плече Первого и разревелась. От этого простого и беззащитного жеста, привычная невозмутимая маска, которую многие годы носил ученик Боя треснула, и рука парня самопроизвольно погладила Джулу по голове, а губы произнесли какую‑то утешительную чушь.
Не особо понимая, что же с ним происходит, Первый с помощью жестов, свободной рукой, отдал наемникам распоряжения вызвать подкрепление из гостиницы и пригласить городскую стражу.
— Мама? — из подсобного помещения выскользнула девушка и бросилась к бездыханному телу, — мама?
Джула, услышав это, побелела, отпрянув от юноши, она кинулась к незнакомке и обняла её.
— Прости, прости нас дорогая. Мы не хотели.
— Что… что произошло… почему…
— Не знаю…
— Зачем…
— Не хотели… честно… мы просто…
— За что…
Две девушки всхлипывали и что‑то пытались сказать. Но Джула не первый раз видела смерть, поэтому пришла в себя быстрее, она решительно повернулась к парню и жестко произнесла:
— Первый это мы виновны в её смерти! Мы должны позаботиться об этой девочке!
Первый под действием неизвестных ему ранее эмоций согласно кивнул:
— Хорошо.
{Сен}Я сидел на краю обрыва и смотрел на бескрайнее море. Солнце взошло и мягким светом ласкало спину. На небе не было ни облачка и ни что не нарушало идеальный синий цвет. Внизу волны бились о скалы, в бесплодных попытках сокрушить препятствие на своем пути. Умиротворяющая картина. Особенно после красного неба, черных стен и… этой мрази, встреча с которой предстояла через пару часов.
Но кое‑что никак не давало мне покоя. Я не мог вспомнить что‑то важное, чего‑то недостающего… Как будто не хватала куска моей личности. С другой стороны это и не удивительно, странно, что я вообще не сошел с ума в «гостеприимной» обители Елизароли. А может на самом деле я сошел с ума? Может я не выдержал пыток и мой разум погас, спрятался в пучину этого пасторального безумия в тщетных попытках скрыться от боли?
Возможно или нет?
Очень похоже, что да. Или нет?
Не могу понять.
Стой Сен, попробуй думать логически. Ты жив? Как там Сократ говорил: «я мыслю, значит существую». Или это Платон? А кто они вообще такие? Надо проверить по… Что? Чего‑то не хватает. Я как‑то могу проверить, чье это утверждение и кто он такой. Вроде бы.
Или не могу? Как это вообще можно проверить?
Пропустим пока этот момент. Примем утверждение «я мыслю, значит существую» за аксиому. Итого — я существую. И что мне это дает? Если подумать, то ровным счетом ничего. Существование не является достаточным условием для жизни.
Чего? Это я откуда взял? Философия трансцендентности искусственного интеллекта тринадцатого поколения. Что это за набор слов? Откуда это у меня в голове?
Похоже, верховная сука серьезно препарировала мои мозги! Ничего не могу вспомнить.
Опять тупик.
Надо попробовать с другой стороны. Например, с семьи. Я родился… довольно логично, что я когда‑то родился, но все‑таки когда? И где?
Вспомнил! Я сын советника императора! Ура! Только какого императора? Солнечной Империи? Или Северной? Или Южной? Может эльфийской?
Я, на всякий случай, потрогал уши на предмет ненормальных заостренностей.
Хотя у эльфов вроде не империя, а что‑то вроде федерации. А откуда я это знаю?
А могла ли эта тварь вложить мне ложную память? Если подумать, то, конечно, могла! Значит, верить тому, что нельзя проверить, не стоит.
А что можно проверить? Только практические навыки!
А я умею колдовать! Стоп! Колдовать это плохое слово — я не колдун. Я маг. Значит, я могу магичить, то есть плести чары. Причем в основном в области демонологии. Следовательно, я сам являюсь демонологом, отсюда вытекает, что есть и другие специализации магов.
И что мне это дает? Похоже, что ничего.
Хотя странно, что у меня такие обширные знания в демонологии и почти полная пустота в остальных дисциплинах. Неужели до ада я был таким однобоким? Мне кажется, вряд ли… Или Елизароли меня так сильно изменила? Но, возможно, она просто вырезала все мои познания вне области демонологии. Но какой смысл в этом? Стоило сделать строго наоборот, ведь без своих знаний по убиению демонов я бы никогда не выбрался. Стой, Сен, стой! Ведь я же никуда не выбрался — это просто очередное наваждение.
Перед глазами промелькнули сотни образов тех мест, в которых я якобы побывал: огромный парусник, идущий по ветру в сторону земли; рушащееся подземелье и лавина камней, которая погребла меня заживо; роскошная спальня с гигантской кроватью; пыточная камера какой‑то тюрьмы; величественный обеденный зал, в котором впору принимать императора; и прочие сцены, который смешались в непрерывный калейдоскоп событий. Но все их объединяло одно — везде была Елизароли. Именно она держала меня за руку на корабле, она жгла моё тело в пыточной, она сидела напротив меня во время обеда. Везде была она и только она. И нечеловеческий ужас, сопутствующей ей — я до сих пор помню, как сжималось моё нутро от страха. Даже в невинных наваждениях вроде корабля. И это чертово желание — я безумно хотел её. Боялся больше смерти и желал её жестко трахнуть. Но что‑то не давало мне пойти на поводу своей похоти — почему‑то категорически нельзя было этого делать…
А вот и первое отличие этого наваждения от остальных — здесь есть другие актеры, а не только демонесса и нет того ощущения безмерного безумия. Похоже, Елизароли решила успокоить меня и взломать мой разум другим способом. Хотя ввергнуть меня в пучину безумия, ей не должно было составить труда. Мой разум буквально рассыпался, когда она находилась рядом хотя бы полчаса. А через час от моей личности не осталось бы ни грамма меня.
Но зачем‑то она это делала?
На мой вопрос самому себе, что‑то попыталось вырваться в сознание, но некий страх и внутренний блокиратор не дал этому произойти. Я чудовищно боялся вспомнить нечто. Что‑то очень важное. Я попробовал усилием воли заставить себя вспомнить, но мой разум захлестнул такой ужас, что я упал на колени, и меня вырвало кровью на камни под ногами.
