— Слышь, Вереск, у нас с тобой кровь смешалась. В моем мире обычай был: чтобы судьбы связать, братством или супружеством, кровь смешивали. Правда, его уже забывать стали.
— У нас такой обычай тоже есть, и не забыт. Видно, богам угодно наше побратимство. А я этого не понял, прости. Теперь ты сестра мне старшая, а я брат твой. Зовут меня… — И шепнул мне на ухо свое имя тайное. — Клянусь жизнь свою за тебя и твою честь отдать. И слышат клятву мою Великие Кедры!
И такая сила, и такая торжественность в его голосе была, что у меня мурашки по коже. Мама дорогая, не слишком ли я легко к этому отнеслась? Это ведь не мой двадцать первый циничный век! И жить-то нам осталось, похоже, недолго. И что-то дрогнуло в моей озябшей душе:
— Клянусь, что буду тебе хорошей сестрой и чести твоей не посрамлю. И слышат меня Великие Кедры и мой Всевышний — Отец мой, существующий везде!
Так вот и стали мы с Вереском братом и сестрой на самом краю гибели. Но умереть нам в тот раз не дали.
* * *
День был как день. Самый обычный. Я возвращался домой из тайного дозора. Ну, на заставе у нас так принято. Каждый день выходит конный дозор или на восток до самой Бурной, или на запад вдоль Гиблой топи. Осматривают места на подступах к заставе да охотятся по дороге. Надо ж чем-то гарнизону кормиться, обозы теперь и половину потребного провианта не привозят. А я и еще пара наших хлопцев ходим тайными тропами до самой Степи. Уходим на три-пять дней. За Степью присматриваем, как бы степичи за старые набеги не принялись, за лесом, как бы какая чудь из-за Гиблых топей не вылезла. Последнее время подобное частенько случаться стало. Ходим мы по одному — нас таких разведчиков немного, зато взять нас в лесу ни человеку, ни зверю не получится, да и от нелюди сумеем схорониться.
Дар у нас такой от Великих Кедров. Или от Создателя, как говорит Нана.
Ну вот иду я домой на заставу, близко уже — к вечеру доберусь. Я уж и таиться почти не таюсь — места вовсе свои. Пошел прямо по дороге, что к заставе от Степи идет. Дорога здесь одна — места такие. К западу Заповедный лес, туда не сунешься. От него к северу до самых Неприступных гор лежат Гиблые топи. А топи эти и болотом не назовешь, болотами назвать — кикимор обидеть. Просто сплошная топь да грязь, там даже и не растет ничего путного. По краю еще хоть что-то чахлое, но на деревья и кусты похожее встретить можно. А дальше уж совсем несуразное из грязи торчит. Я на сосну высоко залезал — видел.
На северо-востоке лежат Великие болота, тоже топкие, но они более-менее нормальные. Там и кикиморы живут. Не люблю я их — кикимор этих, злые они. Да они и сами-то себя не любят. К ним в болото сунься, так утопят за милую душу, и не откупишься. А на востоке из болот вытекает Бурная. Она с самых неприступных гор течет через все наше Полесовье и Великие болота, а потом по Степи. Степичи ее Великой называют. А она и есть и великая, и бурная. В болотах она круто-круто забирает на запад и из болот вытекает через полдня пути от нашей заставы. Ну вот между этими болотами пролегает проезжая полоса земли из Степи в Полесовье. И в одном месте полоса эта до того узкая, что в три прыжка перескочить можно, как горло у фляжки. В этом горле и находится наша застава, как пробка. Не пройти ни кому, пока пробку не выбьешь. Много раз пробовали, да ничего не вышло. У нас такие ребята, что каждый семерых стоит.
Вот иду я, значит, и вижу, что на дороге след появился ниоткуда. След вроде человеческий и свежий совсем, а откуда взялся — не понять. Ни слева, ни справа от дороги никакого следка и позади тоже. Или кто-то шел — таился, таился, а потом нарочно стал такой чет кий след оставлять? А зачем? И ведь вокруг никого нет, на засаду непохоже. Пошел я чуть побыстрее, а сам кругом поглядываю, слушаю — никого! А потом чую — впереди кто-то топает и не таится нисколько, как по своей избе ходит. Потом и увидел я это чудо, что впереди меня перло.
Шагает впереди меня парень, одет чудно! Штаны чуть ли не в обтяжку, рубаха пестрая какая-то не подпоясана, шляпа диковинная, в руках несет мех какой-то, оружия на виду нет. Кто же так по лесу ходит! Идет — не озирается, я уж совсем близко подошел, окликнуть хотел, а парень вдруг остановился чего-то. Что он там углядел, не знаю, а только вдруг попятился-попятился и развернулся назад. И едва в меня не уткнулся. Глаза вытаращил и говорит: «Ты чего честных девушек пугаешь?»
Тут уж я глаза вытаращил. А ведь и впрямь девка! Да такая пригожая! Меня чуток постарше будет. Вот только волосы острижены коротко, как степичи рабыням стригут. Может, из гарема сбежала? У нас, у полесичей, жен силой не берут. Последнее дело — насильно женщину взять, за такое свои же в отхожем месте утопят. Это степичи беззаконные жен в гаремах держат, до десяти даже. Покупают рабынь на торгу. И своих, степянок, и других народов, из набегов привезенных. Бывало, что такие рабыни сбегали к нам — полесичам, мы их обратно не отдаем. Каждый человек сам себе хозяин, никто не может против его воли над ним хозяином стать. Если человек сам себя за долги в рабство не отдаст. Или кровную месть чтобы собой закрыть. Тут уж что хочешь, то с ним и делай. Но только у нас подобное редко бывает. И ни кто таких рабов за скотину не держит.
Вот и спрашиваю я ее — чего, мол, попятилась-то? А она мне говорит, что полянка там уж больно красивая, так что она даже напугалась. Пошел я глянуть, чего это она испугалась — а там бучило! Свеженькое, недавно поселилось да прямо среди дороги! Неладно это! И повел я ее в обход, кружной дорогой. А сам назад поглядываю — остается ли за ней след? Остается! По лесу она ходить не умеет, это точно. Так откуда же она на дороге-то взялась? И бучила испугалась, а говорит, что никогда о них не слышала. И ведь не врет! Я неправду, даже самую малую, в любом человеке прознаю. Просто у человека над головой будто сполох из огня взмелькнет, если он хоть чуть слукавит. Я даже и с закрытыми глазами это вижу. Она не врала.
Вот и подумал я, что на заставу ее пока не поведу. Надо разобраться, что к чему. Не след, кого ни попадя в крепостцу приводить. И привел я ее в одно место, где частенько ночевать доводилось. Местечко потаенное, со стороны не просто углядеть, подкрасться незаметно не возможно. Место чистое, на кедровом взгорке, там никакая нечисть не сможет поселиться. Я костерок развел и сварил похлебку с особыми травками, которые мне Нана указала. Нечисть от этой травки сворачивает сразу. Если на меня морок наводят, то после такой похлебки само все откроется. А я еще и в костер незаметно той травки подкинул. Нана — она из древних, мудрая, а в травах понимает столько, что любую немочь или колдовство какое травами враз оси лит. И нас на заставе многому обучила.
