Пес зарычал еще громче, настороженно озираясь по сторонам. Рыжий хвост сам собой прижался к животу, зад просел, как у перепуганного щенка, по недомыслию забредшего на территорию большой злой собаки.
Мальчик схватился за нож обеими руками. Попыхтел, подергал. Влез на пень, уперся ногами, пошатал в разные стороны. Подумал — не покричать ли батьке?
И — выдернул.
***
Кошка подорвалась с места и зашипела, глядя сквозь стену. Острые когти, пробив подстеленную тряпку, впились в некрашеные доски и сразу разжались. Пригладив шерсть, кошка презрительно сощурила желтые глаза, повертелась на месте и, определившись, мягко уронила черное тело на полку.
***
Ведьмарь, неспешно бредущий к дому полями, зашипел и схватился за правый висок, куда словно долбанул с размаху увесистый, тупой вороний клюв. Боль отпустила так же внезапно, как и нахлынула. Опустив руку, ведьмарь пристальным взглядом нашарил дальний лес, едва темневший на краю земли.
Теперь он знал, где искать.
Ведьмарь огляделся — на сей раз, чтобы убедиться в отсутствии случайных зрителей. Встал поудобнее, равномерно распределив вес тела на обе ноги. Запрокинул голову, ощущая сквозь сомкнутые веки теплое касание полуденного солнца, широко распростер руки, принимая мир в объятья, сосредоточился, и миг спустя все его существо захлестнула волна безудержного, первобытного ликования, и он разом вспомнил, как это прекрасно — когда прыжок не влечет за собой падение, а в жестких пластинах перьев трепещет упругий воздух.
Последней человеческой мыслью было: «Интересно, что бы подумала Алеся?».
***
Сороки-вороны во второй раз за день покинули лакомую добычу. Найдя убежище на ветках, они с удивлением наблюдали, как вытягиваются лапы, укорачивается морда, уплощается грудная клетка, тает мохнатая шерсть, а из-под нее показываются обрывки одежды.
Перевоплощение не заняло много времени.
Одна за другой, птицы робко спускались вниз.
Клевать человеческий труп.
***
Находка завораживала. Вроде и не было в ней ничего особенного: потускневшее лезвие с желобком посредине, простая оплетка с притороченной петелькой, чтобы опоясать запястье, но ребенок сразу почуял исходившую от ножа силу, исподволь перетекающую в держащие его ручонки. Первый порыв — бежать к отцу, похвалиться — быстро угас. Отец наверняка отберет нож, пообещав отдать «когда вырастешь», а там и вовсе потеряет или сыщет законного владельца. Так не годится.
Оттянув ворот рубашки, мальчик попытался спрятать нож за пазухой.
Не тут-то было.
В каких-то десяти локтях от него, хлопая крыльями, упала с неба огромная черная птица. Неуклюже подпрыгнула, сворачивая крылья. Утвердившись на земле, косо глянула на мальчика голубым глазом, неодобрительно нахохлилась, и, вытянув шею, хрипло каркнула:
— Кра! Дай!
Малыш попятился, выставив вперед зажатый в обеих ручонках нож.
Ворон прыгнул за ним, помогая себе крыльями.
— Дай!
— Рыжка, взять! — Тонким, срывающимся голоском выкрикнул мальчик.
Собака заскулила, переводя взгляд с хозяина на птицу, отвернулась и легла, стыдливо уткнувшись мордой в лапы.
Ворон нахохлился, встряхнулся.
— Дай сюда. — Ровным, безжизненным голосом сказал светловолосый мужчина, протягивая руку за ножом.
Ребенок так никогда и не понял, что толкнуло его на столь безумный поступок. Завизжав от ярости, как загнанный в угол волчонок, он бросился на ведьмаря, целя ножом в живот повыше паха.
Взрослый человек легко увернулся, ребром ладони ударил ребенка по затылку.
Нож упал на землю. Мальчика отбросило в сторону, маленькое тельце вспороло золотой ковер листвы, несколько раз перекатилось по земле и безжизненно застыло лицом вниз. Рыжий пес, дрожа, как натянутая струна, коротко взвыл, но не тронулся с места.
Ворон подпрыгнул, развернул крылья, черные когтистые лапы на лету подхватили нож за рукоять. Обремененный тяжкой ношей, ворон с трудом набрал высоту, поднялся над лесом и полетел прочь.
Пролетая над болотом, он разжал когти.
***
Когда отец, привлеченный истошным собачьим лаем, нашел сына, тот уже не мог плакать в голос — беззвучно разевал рот, размазывая по лицу слезы. Испуганный мужчина подхватил ребенка на руки, торопливо ощупал вздрагивающее от плача тельце. Если не считать опухшей шеи с уродливой синюшной полосой посередине, мальчик был цел и невредим. Худо-бедно, его удалось успокоить и расспросить. О ноже, как ни странно, ребенок забыл напрочь. Зато ведьмаря, ударившего его по шее и обернувшегося вороном, запомнил очень даже хорошо…
Не спуская сына с рук, отец побежал обратно в деревню, забыв на поляне сброшенный с плеч кузов, до трети насыпанный грибами.
***
По дну оврага змеился ручей, запруженный и широко разлившийся у самого истока — родника, выбивавшегося на свет из-под расставленных корней старой ольхи.
Иные ручьи с победным журчанием размывают себе дорогу сквозь наносной песок, иные — звонко выбивают дробь на обкатанных голышах, а то молча крадутся в траве, заставая врасплох нездешнего путника, этот же тихо, задушевно ворковал с устилавшими дно черными прелыми листьями, словно предлагая присесть на бережку и послушать бесконечную, старую, как мир, историю.
Он неторопливо разделся, ровно сложил одежду и, не пробуя воду ногой, размашисто шагнул в нее — сразу по пояс. Захватил грудью побольше воздуха и присел, целиком скрывшись под водой. Голое тело обожгло жидким льдом. Светлые волосы развевались в быстром потоке, подобно белому пламени на ветру. Вода стирала, раздирала в клочья, уносила прочь связанное с ножом проклятье, не успевшее пустить червоточину в невинной душе пятилетнего мальчика, но едва не завладевшее соприкоснувшимся с ним вороном.
Стирала, казалось, вместе с кожей.
Он вынырнул, стуча зубами от холода. Ощущение чего-то грязного, липкого и противного исчезло одновременно с последними крупицами тепла. С немалым трудом одевшись — закоченевшие пальцы не гнулись и почти ничего не чувствовали, — он опустился на четвереньки, склонил голову. Представил, как на плечи ложится теплая, тяжелая шуба, принося с собой тепло и уют.
«Она сказала — люди должны помогать друг другу. — Запоздало подумал-вспомнил он. — Но быть может, я всего лишь ворон, обернувшийся человеком… Или волк, обернувшийся вороном…»
Встряхнувшись, он побежал вдоль ручья, принюхиваясь к глинистой, влажной земле, слегка отдававшей тленом. Там, где правый берег оврага опустился на высоту волчьего прыжка, он подбросил в воздух гибкое поджарое тело и с легкостью выскочил из вымытой паводками западни, перерезавший лес точно пополам.
