А вот в преданности второго оруженосца, который сейчас встряхивал и расправлял у окна алый плащ, можно было не сомневаться. Сэр Катан Драммонд, на год младше Фулька, приходился братом возлюбленной супруге Райса-Майкла, Микаэле. В тот страшный день дворцового переворота ему сравнялось всего лишь двенадцать лет, и на его глазах совершилась большая часть убийств; он сам едва не пал жертвой заговорщиков, и оказался, подобно Райсу-Майклу, бессилен помешать происходящему.
По счастью, сановники не решились убить брата королевы так же, как они убили многих других из тех, кто оставался верен Халдейнам. Несколько месяцев после переворота его продержали в заключении, но затем, взяв с него клятву никогда не говорить вслух о том, чему довелось стать свидетелем, Катану все же позволили вернуться ко двору, и он оставался единственным, на кого король с королевой могли положиться целиком и полностью.
Катану понадобилось не так уж много времени, чтобы понять, как следует себя вести, если он хочет и дальше оставаться в живых. Ему было дозволено продолжать боевые тренировки, а также занятия с наставниками, как полагалось всем молодым людям благородного происхождения. Однако он быстро понял, что ему не следует слишком преуспевать в этих искусствах, если он не желает возбудить подозрений у истинных хозяев ремутского замка. Год назад, в Двенадцатую Ночь, Райс-Майкл лично посвятил его в рыцари, и это было одним из немногих королевских деяний, что он выполнил по собственной воле и с величайшей радостью. Советники дозволили ему назначить Катана своим вторым оруженосцем, хотя король подозревал, что Хьюбертом двигало не столько милосердие, сколько соображения удобства. Теперь, будучи не только братом королевы, но и рыцарем, Катан, оставаясь при дворе, пребывал под постоянным надзором. Но, по крайней мере, у Райса-Майкла был теперь еще один союзник и доверенный человек, помимо супруги.
Ощутив на себе взгляд короля, Катан с улыбкой набросил алый плащ на плечи своему господину. По подолу плаща шла золотая вышивка, и точно так же были украшены рукава и ворот. На левом плече оруженосец закрепил большую фибулу, величиной с ладонь, украшенную золотым львом Гвиннеда. Это был подарок, который Микаэла сделала королю после рождения маленького принца Оуэна. Для всех троих это был символ надежды на возрождение рода Халдейнов.
Райс-Майкл был благодарен Катану за то, что тот именно сегодня вспомнил об этом, и мельком погладил фибулу пальцами, сделав затем вид, будто поправляет складку на рукаве. Он знал, что Катан уловит смысл этого жеста. Фульк в это время потянулся за зеркалом из полированного металла, а потому ничего не заметил.
— Хороший выбор, сир, — объявил Фульк, поправляя зеркало, чтобы король мог как следует себя разглядеть.
— Да, согласен.
Критическим оком король окинул свое отражение, взволнованно проводя рукой по коротко остриженным волосам, а затем принялся поворачиваться, чтобы оглядеть себя со всех сторон. Сам он предпочел бы отпустить волосы подлиннее, возможно, даже перехватывать их в хвост или заплетать в косу на северный манер, но сановники почему-то запретили ему, настаивая на короткой стрижке, с которой он напоминал монаха, — по счастью, хотя бы без тонзуры. Райс-Майкл часто гадал, какое им дело до его прически. Вероятнее всего, таким образом они пытались лишний раз утвердить свою власть над ним. Но порой ему также приходила на ум аналогия с Самсоном, как если бы советники, остригая ему волосы, пытались лишить короля богоданной власти и силы.
Но, по крайней мере, с такой короткой стрижкой хорошо был виден Глаз Цыгана. Огромный рубин сверкал в мочке правого уха, тот самый, что до него принадлежал отцу, а затем поочередно обоим братьям. Эта серьга считалась частью королевских регалий Гвиннеда, и первым ее носил король Синхил Халдейн, однако нынешние королевские советники даже не подозревали, что Синхилу ее вручил маг-Дерини, тот самый, что позднее стал известен как Святой Камбер. Древняя легенда, о которой сановники также не имели понятия, гласила, что Глаз Цыгана был одним из даров, которые волхвы преподнесли младенцу Иисусу, и позже он был продан, чтобы оплатить бегство в Египет. Райс-Майкл не знал, правда это или нет, однако для него Глаз Цыгана оставался одним из подлинных символов королевской власти, которой, возможно, он никогда не будет обладать в полной мере.
— Пожалуй, пойдет, — промолвил он, оборачиваясь к Катану. — Дело за короной.
Из красивого деревянного ларца, украшенного медными заклепками, Катан бережно извлек золотую с серебром Державную Корону Гвиннеда; ее украшали ограненные рубины величиной с ноготь, а в переплетениях крестов и листьев красовались самоцветы чуть поменьше. На черных как смоль волосах короля венец смотрелся просто поразительно.
— Да, ничего не скажешь, — одобрительно пробормотал Фульк, любуясь королем поверх зеркала, и Катан также улыбнулся, довольный. — Это должно произвести впечатление на торентского посланца.
— Ну что ж, у нас будет возможность это проверить, — с усмешкой отозвался король.
* * *
Однако перед этой встречей Райсу-Майклу предстояло еще получить последние наставления от советников, которые собрались в небольшой приемной, расположенной прямо за стеной тронного зала. Ему велено было чуть задержаться, чтобы дать возможность сановникам занять в зале свои места, — и это дало королю возможность понаблюдать за собравшимися, прежде чем появиться перед ними. Припомнив все данные ему указания, он помолился, чтобы Бог даровал ему мужество, а затем осторожно приотодвинул край тяжелого бархатного занавеса, отделявшего приемную от тронного зала.
Народу собралось не так много, как он рассчитывал, — впрочем, возможно, это и к лучшему, поскольку, учитывая вести, принесенные торентским посланцем, едва ли атмосфера собрания будет слишком любезной. Более всего его удивило то, что среди собравшихся оказалось не так уж мало женщин, в большинстве своем жены и дочери сановников или придворные дамы королевы, взволнованно перешептывающиеся между собой. В большинстве своем они расселись на скамьях в оконных нишах, выходивших на дворцовый сад. Некоторые даже принесли с собой корзины с вышиванием.
Впрочем, несомненно, происходящее не могло их не взволновать, ведь Гвиннеду грозила война. Микаэла также хотела присутствовать, но Хьюберт запретил ей. Сейчас архиепископ с Полином стояли справа от тронного возвышения. Полин переговаривался о чем-то с архиепископом Ориссом, которого специально ради такого случая, невзирая на недомогание, подняли с постели. Вид у старика был такой, словно он едва ли дотянет до конца дня. За спиной у них Таммарон отдавал последние распоряжения капитану лучников, украдкой показывая на длинную галерею, что шла поверху, вдоль правой стены зала. Чуть левее, у самого помоста, Ран с Манфредом что-то внушали рассерженному лорду Ричарду Мердоку. Альберта нигде не было видно. Кроме того, в зале у самого помоста толпились рыцари и прочие придворные, ожидавшие появления короля.
