И Мирддин в последующие годы мог легко ускользать из замка, проникать в пещеру и проводить долгие часы перед зеркалом. Вначале он не понимал многое из того, что ему показывали. Он был слишком мал, опыт его слишком ограничен. Но изображения в зеркале, хотя в подробностях и не повторявшиеся, снова и снова сообщали ему факты, пока они не стали частью сознания мальчика, как ежедневные события жизни, знакомые ему с рождения.
Мирддин понемногу стал применять изученное на практике. Он обнаружил, что сведения, сообщенные зеркалом, имеют практическое применение. Хотя сам он был мал, но уже мог влиять на ребят, достаточно выросших, чтобы владеть оружием. Он очень рано понял, что, кроме него, никто не может увидеть расщелину, ведущую в пещеру, хотя ничего не знал об искажающих полях.
Помимо того, что он мог таким образом исчезнуть без следа, он мог также внушить своим товарищам по охоте или по пастьбе стад, что он весь день находился с ними хотя на самом деле он провел эти часы перед зеркалом.
Хотя ему и хотелось использовать свои знания, вместе с тем действовали определенные ограничения — так, он дважды пытался убедить Юлию увидеть несуществующее и оба раза отказывался от попыток. Так он узнал, что его новое оружие предназначено не для легких целей, а главным образом чтобы давать ему время на обучение.
Новости медленно доходили до горной крепости. Лугейд не возвращался. Наоборот, стало известно, что он направился в далекое путешествие к Месту Силы. Мирддин горевал об этом: он надеялся поделиться с друидом своими удивительными открытиями, понимая, что только старый Лугейд, владеющий обрывками древних знаний, сумеет понять его.
Вскоре после известия о поездке Лугейда появились более тревожные и трагические новости, сообщенные горсткой израненных, усталых людей; многие из них держались в седлах своих выносливых горных пони только силой воли и при помощи товарищей. Отряд Найрена встретился с изменой в одном из походов, и половина бойцов вместе с вождем погибла. Выжившие с трудом добрались до крепости в непрерывных осенних дождях, и весь клан замер, ожидая новых тяжелых ударов.
Когда немедленного удара не последовало, все немного успокоились, но дом клана стал местом скорби и траура. Гвин Однорукий, младший брат Найрена, стал вождем, поскольку у Найрена не было сыновей. Впрочем Гвин из-за своего увечья не мог встать настоящим вождем, хотя у него было хитроумное бронзовое приспособление7 Прикрепленное к запястью, оно служило ему боевой дубиной.
Если бы Мирддин был старше, он мог бы предъявить свои права, но сейчас не время для вождя-мальчика, и клан с шумным одобрением принял Гвина. Это было время сбора урожая, но люди работали на своих маленьких полях, постоянно оглядываясь, а меч и копье держали наготове. А на высотах у готовых вспыхнуть сигнальных костров бдительно дежурили часовые.
У Мирддина теперь редко случалась возможность ускользнуть в пещеру к зеркалу, и он постоянно испытывал раздраженное нетерпение. НО мальчик не знал, многому ли его успели научить. Однажды ему удалось убежать в пещеру, к волшебному зеркалу. Возможно, по чистой случайности, а может, и нет, но он в этот день задержался перед зеркалом. Когда он выбрался из расщелины, сгущались сумерки.
Боясь, что ворота крепости закроют, он побежал вниз по склону меж скалами, думая только об одном: как бы поскорее добежать до дома клана. И не заметил подозрительных перемещающихся теней пока чья-то рука не ухватила его за лодыжку. Он упал и от удара едва не потерял сознание.
Сильные руки прижали его к земле. Он тщетно пытался сопротивляться. Кто-то ухватил его за волосы, повернул голову чтобы разглядеть лицо.
— Слава милосердной троице! — радостно произнес кто-то. — То самое отродье! Сам пришел к нам в руки, как петух за зерном.
У Мирддина не было возможности рассмотреть своих похитителей. На него набросили плащ кисло пахнувший смесью человеческого и лошадиного пота. Поверх плаща повязали веревку, так что мальчик превратился в беспомощный тюк, который любой торговец может легко бросить на спину лошади. И вот, подобно такому тюку, он лежит на спине лошади, голова его свесилась и подскакивает на каждой неровности дороги.
Вначале мальчик подумал, что попал в руки отряда саксонцев. Тогда почему они сразу его не убили? Он попытался рассуждать спокойно и тут же вспомнил, что говорили похитители на его языке. Именно он был «отродьем». Очевидно, они искали его. Но зачем он им?
Мирддин с трудом дышал под плащом, отчаянно пытаясь сохранить мужество. Очевидно, он чем-то ценен… как раб? Нет, рабов достаточно. Из-за того, что он родственник Найрена? Но ведь вождь клана теперь Гвин…
Голова его свисала со спины лошади, от неудобной позы в ней шумело, мальчика начало тошнить. К тому же очень трудно было бороться со страхом.
Долго ли продолжалась эта пытка, Мирддин не знал. Он был почти без сознания, когда его сняли с лошади и без церемоний швырнули на землю.
— Осторожнее! — приказал кто-то. — Помни, он нужен живой, а не мертвый.
— Дьявольское отродье, такие приносят беду, — ответил другой.
Кто-то ухватился за плащ, но Мирддин не мог двигаться. К тому же чьи-то руки сомкнулись вокруг его тонкой талии. Человек, так грубо тащивший его, в темноте виднелся смутной фигурой. Мальчику прочно связали руки. Потом рывком проверили прочность веревки, и только тут Мирддин смог рассмотреть окружающих.
Фигуры появлялись и исчезали, и он не знал, сколько их. Слышно было, как переступают лошади. Ночь очень холодная, а ледяная земля, на которой он лежал, вызвала безостановочную дрожь. Похитители молчали, и мальчик по-прежнему не знал, кто они. Впрочем, теперь он был уверен, что это не саксонцы.
Кто-то подъехал к небольшой поляне, где они остановились. Одна из скорчившихся фигур поднялась на ноги и пошла навстречу пришельцу.
— Он у нас, лорд.
Ответом было хмыканье, затем всадник сказал:
— Тогда поезжайте. Не время отдыхать. В конце концов в нем кровь Найрена, и клан не оставит его без отмщения. Торопитесь. У Зуба Гиганта вас ждут свежие лошади.
И всадник исчез в темноте ночи. Мирддин слышал недовольное ворчание.
Снова мальчика посадили на лошадь. Только на этот раз он сидел в седле; веревка, пропущенная под животом лошади, стягивала его ноги. На него опять набросили плащ. Голова у него отчаянно болела, он боролся с обмороком, опасаясь упасть на землю и быть затоптанным, прежде чем всадники подхватят его.
Они ехали всю ночь, остановившись один раз у высокой скалы, которая действительно могла быть зубом, вырванным из чьей-то огромной ужасной пасти. Тут они пересели на свежих лошадей. Мирддин погрузился в туман страха, боли и недоумения. Никто не разговаривал с ним, не заботился о его состоянии. Все его тело превратилось в сплошной синяк, и каждый шаг лошади вызывал новый взрыв мучительной боли. Он сжал губы, решив, что никакая боль не вырвет у него крик.
