— Ну а просто слетать туда на денечек, а?
— Я не летаю в ту сторону, — холодно ответила птица. — Там перепутанные времена. Там перепутанные пространства. Прямо за моим деревом. И сразу все окажется вывернутым, совершенно иным, чем выглядит поначалу. И я окажусь другой. А мне это не надо.
Удивившись своей многословности, Кори шумно дыхнула в сторону и замолчала, словно поняла, что потратила запас слов на два года вперед. А Маруша, что есть силы, ударила клювом по стеклу. Казалось, расколется оно и пропустит маленькую птичку в желанную обитель. Но стекло выдержало, только изображение дрогнуло и померкло. По ту сторону снова клубился голубоватый туман.
— Не долбись, — бесстрастно сказала Кори. — Дверца открывается не здесь. И не для птички вроде тебя.
— Хочу туда! — изо всех сил затрещала-защебетала Маруша.
— Так лети, — сказала Кори. — За моим деревом все иначе. И ты станешь другой. Может, как раз такой, чтобы пролететь в открывшуюся щель.
— И меня пустят? — поинтересовалась Маруша, разом проглотив слезливые нотки.
— А я знаю? — спросила Кори.
— Полечу, — кивнула Маруша. — Чувствую, там моя судьба!
Ничего такого она не чувствовала, но ей хотелось, чтобы Кори ее запомнила. Кори ничего не ответила. Обидевшись, Маруша захлопала крыльями и взлетела в холодное небо, отыскивая попутный ветер. Потом она вспомнила, что так и не сказала Кори про Серебряного Птенца. Но она даже не обернулась. Увидев волшебную страну, Маруша больше не собиралась возвращаться в пропитанный пылью город. Пусть мифические птицы сами прилетают и сами разбираются с серебряными делами. Для Маруши отыщется неплохое местечко за облаками. Уж в этом она не сомневалась.
Теперь неясный зов вел Марушу по невидимой нити старого птичьего пути. Когда-то находились смельчаки, которые летали в Заоблачную Страну. И даже возвращались оттуда. Потом они перевелись. Наверняка, решили остаться в Вирии. Как Маруша их понимала!
Или их истребил Тот, Кто Сидит На Качелях?
Маруша отогнала страшную мысль и посмотрела вниз. Земля ушла далеко. И зеленые леса, и пестрые, еще только начинающие увядать луга, и заросшие яркими высокими травами опушки теперь слились в единую, темную, монолитную массу. Скучную, как площадка, залитая бетоном. Вообразить себя орлом не получилось. Оставалось смотреть вперед и мечтать о Заоблачной Стране.
Облака исчезли. Только небо было вокруг, только плотный холодный воздух. Кажущийся беспросветной мглой над большими городами, здесь, в отсутствии огней, он сам давал свет, сам показывал, что не черный он, но синий, глубоко-глубоко синий, до самых звезд. Синие небеса, звезды, отливавшие синевой, и невидимые ветра с синими крыльями. Синева раскинулась со всех сторон, откинув землю в несусветную даль. Синева, наполненная удачей, надеждой и свободой, которую могут ощутить только птицы. И только птицы, ощутившие эту свободу, могут прорваться в Заоблачную Страну.
Бездонная синь и свобода.
Не разливалось над горизонтом золотое сияние. Долгий путь предстоял до Заоблачной Страны. Еще одна тысяча взмахов осталась позади. Еще один порыв ветра подхватил Марушу и позволил чуть отдохнуть, а потом передал своему брату, тоже спокойному и ласковому.
Парение не требовало много сил, но Маруша, не привыкшая к затяжным перелетам, устала. Глаза смыкались на лету. Поблизости не росло ни одного приличного дерева, а холмы выглядели чересчур неприветливыми. У горизонта чернела узкая полоса леса, но до него еще лететь и лететь. Крылья скорбно ныли при каждом взмахе, а в голове крутились образы нахальных стрижей, умеющих спать на лету.
Настал вдруг миг, когда пришлось позабыть и о стрижах, и о леске, и о самом горизонте. Потому что звезды взбесились. Они задрожали в яростном танце, а потом посыпались вниз. Такого красивого зрелища Маруша не видела никогда. А после искры переливчатого сияния понеслись прямо на Марушу. Небо прорезал надсадный свист, идущий со всех сторон. И что-то рассекло воздух рядом с Марушей, что-то, до ужаса похожее на остро отточенную стрелу. Злобно засверкали сорвавшиеся с небес звезды. Казалось, каждая из них стремилась пронзить птичку, летящую по запретному маршруту. «Вперед!» — приказала себе Маруша и отчаянно прибавила скорость, постепенно снижаясь к долгожданному лесу. Но звездный ливень становился все сильнее. Никакой лес не укрыл бы Марушу от звездопада.
Сверкающие осколки падали вниз бритвенными лезвиями. Стонали деревья, прощаясь с тоненькими веточками и массивными сучьями. С тихим шелестом опадала свежескошенная трава. Хор цикад возопил жалобно-протяжно и со стрекотанием унесся в безопасные места, в другие времена и ночи. Маруша осталась одна посреди мира, иссекаемого беспощадными звездами. Птичка металась по сторонам, уворачиваясь от свистящих игл, но поток густел. Каждая следующая секунда могла стать последней.
Лесок остался позади. Маруша кубарем скатилась в траву и побежала под напитанными сыростью буро-желтыми арками поникшей травы. И сразу чувство направления погасло. Видимо, оно оживало только в полете. Быстро-быстро перебирая ногами, птичка неслась в неизвестность. То слева, то справа просыпались ворохи травяной щепы, так и норовящей залететь в блестящие глаза. Мерзкая глина прижималась к ногам тяжеленными сапогами, прилипала, стремилась удержать на месте. Поток разбившихся звездных тел, норовивший настигнуть птичку, которой некуда лететь, отставал на несколько секунд. Но земля-предательница притормаживала суматошный бег, заставляя терять мгновение за мгновением.
Внезапно в очередном холме, преградившем дорогу, Маруша заметила черную дыру огромной пещеры. Не медля ни секунды, птичка заскочила в спасительное отверстие. Коготки царапнули по металлу. Бескрылые проложили сквозь холм толстенную трубу, да и забыли о ней. Теперь труба могла послужить спасением для чуть не погибшей путешественницы. Звезды иногда звонко цокали по металлическим краям, но внутрь пробраться не могли. Пока о них можно было не думать. Да и не только о них. Так сладостно не думать вообще ни о чем. В конце концов, передышка сейчас просто необходима.
Раздался шорох.
— Кто? — встрепенулась Маруша.
— Я! — раздался в ответ раздосадованный писк. — Шумелка-Мышь.
Из темной щели высунулся розовый, любопытный, дрожащий нос. Крохотные ноздри жадно втягивали пропитанный пылью воздух.
Вслед за носом в трубу просочилось исхудалое тело, покрытое поредевшей шерстью. Ребра выпирали шпангоутами крохотной шлюпки, занесенной под землю шальным потоком и брошенной на произвол судьбы. Вертлявую шею охватывала замызганная веревка, конец которой тянулся за мышью вторым хвостом.
