Оцепление сняли, но солдаты не спешили покинуть поселок, а потому оставаться у самой опушки леса было опасно — вдруг кому придет в голову прочесать ближайшие заросли?
Девушка не отреагировала на слова — пришлось просто взять ее за руку и тащить за собой глубже, туда, где гуще растут деревья и реже ходят люди, подальше от поселения, от троп, от императорской гвардии. Сдвинуть Ингу с места оказалось довольно сложно, но вскоре девушка сдалась и поплелась следом, не обращая внимания на бьющие по лицу ветви. Только покорности ее надолго не хватило. Инга вдруг остановилась, и нечаянный спутник, обернувшись, успел заметить тускло блеснувшее лезвие.
Ее движения были чересчур неловкими. Нырнув под вооруженную руку, он отклонился от удара и отскочил подальше. Девушка оглянулась, нашла глазами его фигуру, и, выставив оружие, снова бросилась вперед.
Откинув за плечи длинные волосы, он прислонился спиной к дереву, глядя в искаженное яростью лицо. А ведь она не промахнется… Пальцы судорожно вцепились в неровности коры. Тело привычно реагировало на опасность, а он хотел остаться на месте.
Инга замешкалась лишь на мгновение — ей показалось, что разные глаза вдруг стали одного цвета, но не голубого, как она помнила, а бирюзово-зеленого. Замешательство мелькнуло и растворилось, Инга ударила.
Он отклонился в последний момент, и со стороны видел, как Инга с разгону почти на треть вогнала лезвие ножа в ствол, и потом, с разочарованным рычанием выдернув оружие из податливой древесины, принялась полосовать кору ни в чем неповинного дерева.
Истратив силы на неравный поединок с собственной болью, она опустилась на колени, ссутулилась, сжав пальцами виски, но не заплакала. Просто сидела и смотрела на ярко-зеленые иголочки молодой травы, проклюнувшиеся сквозь тяжелую от влаги почву, до тех пор, пока человек, которого она только что собиралась убить в отместку за свое горе, тронул легонько ее плечо и сказал: "Пойдем!"
Осень снова поливала дождем когда-то свободные земли, по которым, словно чума, расползались от затертых границ серо-фиолетовые тучи имперской гвардии. Эти тучи двигались на запад, через возделанные поля, обнищавшие деревеньки, потерявшие блеск благополучия города, островки рощ и лесов, а также на север страны, где возвышались покрытые дремучими лесами и населенные хищниками горы. Когда-то в этих горах тоже жили люди — непокорное племя, которое император велел истребить до единого человека, не жалея ни женщин, ни детей. Теперь же сюда стремились в надежде спрятаться все, кого именем императора объявили вне закона, но мало кому удавалось-таки дойти до северных гор. Да и те редко выживали, и гибли то ли из-за сурового климата, непривычного для жителей низин, то ли во время облав и лесных пожаров, устраиваемых специально, чтобы выкурить беглецов из их укрытия.
Человек, который шел туда сейчас, был в пути уже больше года, но постоянно все новые препятствия мешали ему достигнуть цели путешествия. Очень мало лесов осталось на захваченных империей территориях, а на охраняемом поле, в поселке или городке его узнавали слишком быстро, и каждый раз приходилось убегать, прятаться, затаиваться на время в каком-нибудь укромном уголке. Ждать…
Надеялся ли он, как и остальные беглецы, найти убежище среди скал и лесов севера? Нет, он просто возвращался домой.
Сегодня дождь был не таким, как в последние несколько дней — послабее, словно небо уже выплакалось вдоволь, и роняло последние слезы перед тем, как успокоиться надолго. Ему хотелось верить, что так и будет, потому как сырость изводила хуже холода. А идти теперь приходилось медленнее, и привалы делать дольше, потому что шел не один.
Инга молчала и весь последующий день. Почему-то она все-таки решила пойти с ним, хотя он не уговаривал. Однако, засыпая во время короткого привала, не опасался получать во сне удар заточенным ножом со знаком императора на рукояти, который девушка вложила в ножны и повесила на «трофейный» ремень, снятый с одного из тех, кто остался лежать в доме лесника. Не то, чтобы он ей доверял — просто знал, что проснется в случае опасности раньше, чем Инга сумеет что-либо предпринять.
На второй вечер она нарушила молчание, окликнув его:
— Учитель Вонг?
— Ярат, — отозвался он. Здесь не школа, да и звучание чужой фамилии, данной ему Учителем, сейчас казалось особенно неприятным. Возможно потому, что так походило на фамилии знатных особ империи, самых чистокровных дворян.
— Это твое… ваше имя? — спросила Инга.
— Можно на «ты». Да, это мое имя.
Показалось странным, что Инга этого не знает, хотя… возможно, Учитель так ни разу при ней и не назвал своего ученика по имени. Что не удивительно — он всячески старался скрыть происхождение жившего в его доме мальчишки, а имя выдавало сразу же.
— За что казнили Учителя?
— Не знаю.
— Как это?
— Есть множество причин, по которым император мог желать его смерти. Я не знаю, какая именно стала решающей.
Наверняка Инга попросила бы рассказать подробнее — он помнил, как девочка была привязана к Учителю, и отчасти потому решил, что не будет ее обманывать. К тому же она теперь тоже вне закона. Ярат сам ответил на невысказанный вопрос:
— Император тоже был его учеником. И, как говорят, самым лучшим. Наверное, он опасался, что Учитель возьмет в обучение кого-то еще, хотя… среди приближенных императора есть несколько отнюдь не худших учеников. Вряд ли Учитель смог бы справиться со всеми сразу.
— Справиться? В каком смысле? — Инга заинтересованно подалась вперед. — Он же не собирался с ними драться? Или…
Девушка умолкла, заметив легкую улыбку, приподнявшую уголки губ ее собеседника. Он сразу же наклонил голову и чуть повернул в сторону — волосы плотной завесой скрыли лицо от ее взгляда.
…Желтоватая пыль, знойный полдень. Ставни дома прикрыты, потому шустрая девчонка не сможет увидеть, что происходит на заднем дворе, а с улицы не разглядеть за оплетенным зеленью забором и пышными ветвями плодоносных яблонь. На небольшой прямоугольной площадке двое — друг напротив друга. Один — высокий седой старик, далеко не немощный, его фигуре позавидуют и многие молодые, особенно из тех, что не привыкли ни работать, ни двигаться, нежась на мягких перинах и кутаясь в шелка. Второй — мальчишка одиннадцати лет, с волосами смоляно-черного цвета, длинными космами болтающимися вокруг худого лица, голубые глаза сосредоточено прищурены, так что видны только проблески небесной лазури под пушистой каемкой ресниц.
