Дабы перевести дух, пришлось присесть на что-то вроде ржавого ведра. А может быть, и куска трубы. Мысли носились между извилин, но ни одна не могла прочно зацепиться за сознание, оформиться и выдать самую себя на обозрение и суд. Голова гудела, голова кружилась, голова будто бы вовсе отделилась от остального тела и витала в нескольких метрах над поверхностью, как плавает в воздухе шаровая молния. Всплывающие воспоминания тут же гасли, замещались другими воспоминаниями. В круговороте их пришлось долго и мучительно выискивать нужные воспоминания, относящиеся к недавнему прошлому, к событиям, последовавшим после входа в метрополитен.
Парочка молодых людей. Приятный, сексуальный запах духов. Шум эскалатора. Поросший волосами хиппи, окрещенный мною неочеловеком. Платформа. Поезд. Мигающий свет. Вновь парочка, вновь запах духов.
Вновь волосатый незнакомец…
Нет, он определенно не человек, этот тип. Он не может быть человеком, ведь даже с контактными линзами невозможно добиться такого эффекта антрацитово-нефтяных глаз. И что я успел ему сделать, что он так категорично был настроен против меня? Зачем он преследовал меня до самого последнего вагона, а после, когда бежать стало некуда, мощным ударом выкинул вместе с дверью в тоннель? Ненормальный… Псих, сбежавший из дурдома ГКБ. Помешанный, вероятно, на сатанизме или иной полоумной истерии. Как только под рукой окажется телефон, надо позвонить в Городскую клиническую больницу, узнать, не сбегал ли у них за последние дни хипповатый человек с маниакальными склонностями. Позвонить, чтобы успокоить расшатавшиеся нервы.
Ведь то лишь человек был, не так ли? Лишь человек… Хотя глаза его, эти совершенно черные язвы на бледном лице, эти бездонные злые омуты тьмы, такие глаза могут принадлежать разве что демону… Но демонов не существует, они лишь плод фольклорных сказаний, их персонажи. Да, именно, персонажи фольклорных сказаний, мифов, легенд, сказок, баек, историй. К реальному миру демоны имеют такое же отношение, какое я имею к персонажам древнерусских былин. То есть никакое.
Я поднял взгляд в надежде отыскать небо. Но здесь, в загаженном гетто окраины небо отсутствовало. Для местных жителей неба не существовало, они никогда его не видели и никогда не увидят, разве что покинут город, уйдут прочь по холодным лентам шоссейных дорог, к западным озерам или восточным лесам, к южным горам или к северным болотам. Там для них будет небо, там, где они, вечные жители вечного гетто, не смогут выжить и погибнут, едва увидев нежное голубое молоко над собою. А здесь неба не будет никогда. Туман и смог, испарения из канализационных катакомб, дым сгорающих мусорных куч, ненормально нагроможденные друг на друга здания… Хотя, кто знает, может быть, причина гораздо проще: просто здесь и в самом деле нет неба.
Холод пробирал до костей. Я озяб настолько, что пересилил боль в теле и разброд мыслей в голове, поднялся, рефлексивно отряхнул грязь со штанов и побрел. Куда брести, куда направить стопы, я не знал и выбрал направление движения наугад. Отчего-то желания спросить дорогу не возникало, ведь спрашивать, по сути, пришлось бы у местных бомжей. Нет, я ничего против лиц без определенного места жительства не имею, мне прекрасно известно, какие потрясения могут выпасть на долю человека, готового и работать, и созидать, и приносить пользу обществу. Жизнь ведь такая непредсказуемая штука, что сегодня ты король и восседаешь на золотом троне, в руках держишь скипетр и державу, вершишь судьбами, казнишь и милуешь. А завтра судьба, рок, жизнь приходят и отбирают у тебя твой скипетр и твою державу, ударом сшибают с головы корону, вторым ударом сшибают тебя с трона и выкидывают вон из дворца. Был королем, а стал никем, мог все, а теперь не можешь ничего. Некоторые кончают с собой, другие же подчиняются древнему как вселенная инстинкту выживания и стараются именно выжить. От звонка до звонка. От утра к вечеру. Санитары каменных джунглей, они тащат отовсюду бутылки, коробки, прочий никому кроме них ненужный хлам сюда, на окраинные кварталы мегаполиса. Они дают вторую жизнь этому хламу, получают деньги за бутылки, банки и картон, продолжают жить.
Но они уже не те. Они — иной вид людей. Они способны выжить только в мегаполисе, только в окружении миллионов тонн бетона, стали и асфальта. Они, как и упомянутые ранее неолюди, могут жить в симбиозе с городом, но не способны быть полноценными существами вне его пределов.
Что ж, каждому свое, как говорится. Кесарю — кесарево. А мне надо вернуться в нормальный, человеческий мир, в родной микрорайон, в родную квартиру. Отомкнуть дверь, покидать грязную и рваную одежду прямо у порога, включить воду в ванной комнате, включить спокойную музыку. Час или два полежать в горячей воде, ни о чем не думая, ничего не вспоминая. Просто забыть этот аномальный вечер, этот грязный квартал, того черноглазого хиппи, тоннель метрополитена. Лишь размякнуть в горячей воде, потягивая джин, слушая музыку и периодически пуская к потолку сигаретный дым.
Главное — ни о чем не думать. Тогда сознание очистится от мрачных, внушающих суеверный страх мыслей, а тело придет в норму. Мало ли что может случиться с человеком в метро огромного города, где преобладающее большинство жителей давно и навсегда шагнули за грань, отделяющую чистоту духа и сознания от сумасшествия. Когда-то человек создавал себе окружающие условия для жизни, меня одни на другие, теперь же те самые условия меняют человека. Цивилизация неумолимо сползает по скользкой наледи прогресса в пропасть, именуемую тотальным умопомешательством. Прогресс, развитие, движение вперед — эти понятия хороши до тех пор, пока вследствие означенных процессов человек не деградирует, не становится хуже чем был, но даже и развивается внутренне, духовно, самосовершенствуется, постигает себя и вселенную, ищет пути реализации души и просветления мысли. Прогресс техногенный — хорошее дело, конечно. Он дал людям массу нужных, полезных, удобных вещей, он позволил облегчить труд, позволил создавать сверхсложные механизмы, приборы и устройства, позволил совершить эпохальные открытия… Знания, накопленные человечеством за века научно-технического развития, огромны, но… Ничто не стоит слезы ребенка, как сказал кто-то из мудрых. Прогресс техногенный не дал миру счастья, хотя иногда хочется верить в обратное. Человечество погрязло в пучине собственных техно-игрушек, оно более не так охотно идет на контакт само с собою, ему более не важны философские вопросы бытия, стираются последние жалкие штрихи духовности и морали. То, что ранее было плохо, ныне хорошо, а что ранее было хорошо, ныне — плохо. Древние боги стерты из памяти, заменены иными божествами. Но и эти новые божества так же теряют осмысленное очертание самодостаточных религиозных идолов, растворяются в ядовитой пелене всеобщего сумасшествия, в неумолимой гонке к концу света, в соскальзывании по ледяному насту в пропасть… Сменить образ жизни, окружение, среду — нормально. Сменить образ мысли и дух — катастрофа.
