Напротив Кулла в конце залы возвышалось каменное сооружение — это и был алтарь. По обеим сторонам алтаря можно было разглядеть массивные порталы с вырубленными из золотистого камня колоннами, такие же колонны, но поменьше, поддерживали крытую галерею, идущую по периметру всего помещения. Что творилось перед обращенным к порталам алтарем, Куллу не было видно, именно оттуда исходили злобные завывания.
Кулл бесшумно скользнул под защиту галереи и словно кошка крался вдоль стены, прячась за колоннами. Он почти достиг левого портала, подобрался насколько мог к алтарю и осмотрелся, оценивая обстановку.
Перед алтарем, испуская смрад, курились бронзовые чаши в виде демонов. А в центре на полу была начертана магическая пентаграмма. По ее углам возвышались черные свечи с неестественно черными языками пламени. Возле них замерли на коленях пять колдунов в таких же, как и у него, одеяниях. Эта пятерка непрестанно извергала из себя богохульствен-ные завывания, каждый звук которых оскорблял человеческий слух.
Оценив обстановку, Кулл решил что непосредственная опасность ему не угрожает. Казалось, впавшие в транс колдуны не реагируют на происходящее. Теперь он перенес свое внимание на алтарь и содрогнулся: скованный по рукам и ногам зажимами в виде змеиных голов, впившихся железными клыками в хрупкую человеческую плоть, на каменной плите корчился человек. Это был Гроган. В покрытом ранами, агонизирующем, изможденном человеке нельзя было узнать коренастого весельчака-пикта, каким тот был всего лишь день тому назад. Кулл заскрежетал зубами, шепотом взывая о мести ко всем известным ему богам.
Прямо у ног человека, омываемый стекающей по каменному желобу кровью, в полукруглом углублении пульсировал комок абсолютной тьмы, то и дело вспухая жадными извивающимися щупальцами. Эти отвратительные отростки всякий раз упирались в покрывающее сердце Верезаала бледно-голубое сияние, не в силах преодолеть заклятие Мельгилода. Создавалось впечатление, что сердце Демона, словно живое существо, наделенное собственной волей, раз за разом пробует крепость магических оков. Куллу показалось, что напор тьмы постоянно усиливается и над алтарем распространяется темное, пульсирующее в такт сердцу Демона, мерцание.
Внезапно в правом коридоре послышались шаги, раздались приглушенные голоса. Они становились все громче и громче. Кулл постарался слиться с темнотой. Из глубины пирамиды, где находилось логово Кадура и его приспешников, вышла процессия, возглавляемая гигантом в черной накидке, за которым следовала вереница колдунов.
Предводитель змеелюдей, а это несомненно был Кадур, в отличие от прислуживавших ему колдунов, был человеком. Обритый наголо широкоплечий мужчина, черты лица которого выдавали лемурийца, статью не уступал Куллу. Он был одет во все черное. Единственным цветным пятном в его костюме оказался широкий алый кушак, с которого свисали какие-то мешочки — видимо, колдовские снадобья.
Следом колдуны волокли опутанного цепями пленника, в котором Кулл признал Брула Копьебоя. Хотя и сильно помятый, пикт пока был цел и невредим.
Тем временем процессия достигла алтаря, и Кадур заговорил:
— Братья, настало время решающего жертвоприношения! Скоро наш господин осчастливит своим присутствием этот мир! — Колдуны пали ниц, и ле-муриец продолжил: — Его воля послала нам новую жертву. — Он махнул рукой в сторону Брула. — Горячая кровь этого воина позволит Верезаалу разорвать путы Мельгилода, будь проклято его имя. Воистину непобедим Повелитель Бездны, и нет силы, которая сможет помешать его планам!
Лицо колдуна исказила ужасная гримаса, и он извлек из-под плаща испещренный рунами обоюдоострый черный меч с обсидиановой рукоятью.
— Пора заменить это тело новым. — Кадур неспешно приблизился к Грогану, который лишь судорожно дернулся, и одним движением распорол пикта от живота до шеи. На камни хлынула струя крови.
Уже мертвое тело продолжало безумно дергаться, словно извлекаемая черным ритуалом душа изо всех сил цеплялась за хрупкую плоть. Но это продолжалось недолго.
Произнося нараспев какое-то заклинание, лемуриец вырвал из еще дымящейся раны сердце несчастного и бросил его в ближайшую чашу для воскурений.
Кулл увидел, как поднявшийся из нее сизый дым смешивается со струей крови. Черное мерцание усилилось, и сердце проклятого Верезаала взорвалось черными щупальцами, заставив потускнеть голубое сияние заклинания Мельгилода. Казалось, еще чуть-чуть, и оно растает вовсе. Свет многочисленных светильников поблек, воздух словно загустел, и алтарный зал наполнило присутствие чего-то ужасающе злого. Колдуны в пентаграмме заголосили еще громче, к ним присоединились и вновь прибывшие змеелюди.
Все существо Кулла переполняла ненависть к исчадию ада Кадуру. Атлант сдерживался изо всех сил, чтобы не броситься с мечом на проклятых чернокнижников. Живущий в его сердце варвар, превыше всего чтящий заветы дружбы, рвался в бой, чтобы немедленно свести счеты с врагом, но стальная воля несгибаемого монарха удерживала Кулла на месте. Это был, наверное, один из самых страшных моментов в жизни атланта — на его глазах погибал друг, а он вынужден был бездействовать. Кулл понимал, что у него будет лишь единственный шанс сорвать планы Кадура. Он надеялся, что, если ему удастся прервать церемонию хотя бы на несколько минут, Кадур упустит время и не сможет совершить жертвоприношение ровно в полночь (то, что в жертву предназначался его лучший друг и верный соратник, ничего не меняло), это поможет удержаться заклинанию Мельгилода до следующего появления Черной Кометы.
Кулл вознес хвалу Валке, что постигшую Грогана участь не видел Брул, который все еще пребывал в беспамятстве.
Колдуны, побуждаемые небрежным кивком Кадура, отстегнули крепления и сняли со скользкого от крови алтаря тело пикта, после чего сноровисто распяли Брула, проверив крепость оков. Один из колдунов поднес маленькую бутылочку к губам пикта и влил ему в рот какую-то жидкость. Тело пикта выгнулось дугой, тот застонал и очнулся, ошалело мотая головой.
Кадур приблизился к беспомощной жертве и оценивающе оглядел крепкое тело Брула.
— Отлично. Твоя жизненная сила велика, Верезаал будет доволен. Возрадуйся — твою никчемную душу использует сам Господин Черной Бездны. Разве мог ты когда-нибудь мечтать о такой чести, жалкий червь?
— Твой господин черного горшка подавится моей душой, ублюдок! Твое счастье, что мне не дотянуться до твоей глотки. Я бы вырвал твой песий язык и засунул его тебе в задницу! Я бы посмотрел, как ты колдуешь с оторванными руками, ногами и головой! — Брул, охваченный яростью берсерка, напрягая все мышцы, пытался вырваться из оков, не обращая внимания на то, что железные зубья терзают его плоть. Кадур злобно оскалился.
