Та расцеловала мальчика, испуганного, взволнованного, но нев-редимого, и заплакала, мешая слезы с пылью и сажей.
— Ма, ну что ты, ма! — не понимая, что случилось с родителя-ми, не зная, может быть, он в чем-то провинился, пролепетал тот.
— Слава богу… Слава богу! — шептала женщина. Ее глаза горе-ли, щеки, еще мгновение назад мертвенно бледные и бескровные, зарделись румянцем. Потом она взглянула на мужа: — А ты спраши-вал, правильно ли поступил! Само небо отвечает тебе, проводя нас через испытание огнем, не карая, а милуя! Мы чисты в его глазах! — и она умолкла, прижавшись к ребенку, не в силах оторваться от него ни на миг.
Коснувшись рукой взлохмаченных волос сына, трактирщик кивнул и, прошептав:
— Слава богу, — повернулся, огляделся вокруг.
Он и не заметил, когда окутался огнем трактир. Теперь дом уже догорал, оседая тусклыми головешками на землю, потемневшую, едва огонь покинул ее столь же внезапно, как и появился.
К нему подошли слуги:
— Не горюй, хозяин, — тихо молвила старуха. — Добро-дело на-живное… — она умолкла, не зная, что еще сказать, как утешить.
— Такова, видать, судьба, — вздохнул Орхип. — Тяжко, конечно, придется накануне зимы, особливо вам с мальцом…
Трактирщик лишь опустил голову на грудь, словно прощаясь с прошлым, а затем, спустя лишь миг, двинулся в сторону собравшихся возле дороги колдунов.
Кожа смуглолицего посерела, на лбу выступили капельки по-та. Он сидел на камне, позволив спутникам заняться обожженными ногами.
Трактирщик низко поклонился ему и промолвил, не поднимая глаз:
— Спасибо. Я, моя семья, мы все в вечном долгу перед тобой… Не знаю, имею ли я право спрашивать… И, все же, ответь, мне надо знать: почему ты снова помог нам, ведь все долги давно оплачены?
— Мы всегда платим добром за добро. А разве благодарность име-ет границы?
— Спасибо. Мне будет много легче жить, зная, что вы есть.
— Спасибо, — к нему подошла жена, ведя за руку сына. — И прос-тите меня за все сомнения и страхи, что жили в моей душе. Как могла я, воспитанная на проповедях священников, быть иной? Но я изменилась… — она умолкла, видя, как колдунья, вздохнув, закачала головой:
— Как же тебе будет теперь тяжело жить среди людей, дорогая! — промолвила та. — Лучше уж было тебе сохранить прежнюю веру.
— Но почему! — удивилась та. — Разве плохо то, что я узнала правду?
— Правду? — горькая улыбка тронула ее губы. — Увы, это лишь ее часть. Есть еще правда о прошлом, с которой все мы должны жить.
— И поэтому вы позволяете священникам так обращаться с вами, унижать, гнать прочь, словно… Словно беззубую собаку? — воскликнул Горивек, сам удивляясь своей смелости. Он никогда не осмелился бы задать свой вопрос, если б колдунья не показала, что сама стремится к этому разговору.
— Слишком долго наша сила применялась во зло. Мы в ответе за прошлое. Колдовство пугает. Но разве уберег страх наших предков от гнева богов и земли? Он лишь преумножил число бед. Мы ждем. Мы надеемся, что люди, наконец, простят нас и примут таки-ми, какие мы есть. Лишь тогда все мы сможем жить в едином мире одной большой семьей.
— Но сейчас! Ох, боже мой, боже мой! — тяжело вздохнула жена трактирщика.
— Прекрасно, что твое сердце способно на сострадание. Но тебе лучше подумать о себе, о своей семье, — промолвил се-довласый колдун.
— Я… — она испуганно взглянула на мужа. — Мы найдем себе где-нибудь пристанище, ведь так? — она напряглась, сжалась, словно уже знала ответ, и все же…
— Конечно, — поспешил заверить ее трактирщик. Он хотел хоть как-то успокоить жену. Да и что еще он мог сказать? Правду? Что идти им некуда, что везде, во всех городах, их скорее ждет кос-тер, нежели кров и еда?
— С нами все будет хорошо, — произнесла она, стараясь вложить в свои слова как можно больше уверенности.
Однако по тому, как она, говоря это, прятала глаза, как сип-ло, потерянно звучал ее голос, сама понимала, что никого не в си-лах обмануть: ни собеседников, ни собственную душу. Закусив посеревшую губу, она крепче прижала к себе сына.
Смуглолицый пристально взглянул на нее своими немигавшими, проникая взглядом в самую душу, глазами:
— Ты действительно собираешься, отказавшись от прошлого, уйти неведомо куда? — спросил он.
Женщина покраснела, стыдясь своей лжи.
— Но… — она взглянула на мужа, ожидая от него поддержки, однако трактирщик молчал. Говорил лишь колдун:
— Мы можем помочь.
— Я… — она окончательно растерялась. — Вы го-товы прийти на помощь совсем незнакомым людям, так, будто вы отвечаете за жизни тех, кого спасли, но я… Я не хочу, чтобы наша семья стала обузой на вашем и без того трудном пути!
— Неужели вы не примете протянутую руку, даже зная, что в ином случае вас ждет смерть? — непонимающе смотрела на нее колдунья. — Но почему? Мы так противны вашим душам? И вам претит сама мысль о том, что вы положитесь на колдунов? — она вздохнула, в больших светлых глазах женщины затеплились искорки боли.
— Мы не хотели обидеть вас, — поспешно проговорил трактир-щик. — Просто… Видно, над нами веет злой рок, мы не хотим обра-щать его и на вас…
Колдуны повернулись к смуглолицему, ожидая, что тот скажет, как если бы от его слова зависело само будущее.
— Почему вы видите во всем только черное? — промолвил тот. — Неужели в бесконечности дорог нельзя найти ту, что была бы освящена светом надежд и любви? — его взгляд остановился на жене трактирщика: — Ты права: я чувствую ответственность за тех, кого спас. Ты и твой сын перенесли тяжелую болезнь. Вы — живые люди, а не призраки, и не выдержите дороги, да еще в конце осени, перед снежной зимой.
— Но ведь вы уносите в мороз едва родившегося младенца!
— Мы — другие. Нам дано создавать теп-ло. Лишь миг рождения нуждается в огне жилья, тишине и крыше над головой.
— Но где ж нам оставаться? — трактирщик с грустью взглянул на догоравшие головешки.
— Я могу восстановить ваше жилище, — глядя ему прямо в глаза, сказал смуглолицый. — Если вы согласитесь.
— Не престало отцу отказываться, бросая судьбу своего ре-бенка на чашу весов судьбы, — вздохнул Горивек.
В тот же миг на том месте, где еще мгновение назад дымились развалины трактира, встал новый дом. Внешне он мало чем отличался от прежнего, разве что казался подновленным и более прочным.
— Чудо! — прошептала Тая, в то время как взрослые застыли на месте, не смея промолвить и звука.
— Только не для колдуна! — в голосе стоявшей рядом с ней Полеси слышалась гордость.
— Но… — немного придя в себя, пробормотал трактирщик. — Разве можем мы остаться здесь, после всего, что произошло?
