Она подавила внезапный приступ дикого смеха. Узнай мать, что она затеяла, Элиан заслужила бы королевскую порку без оглядки на ее возраст.
* * *
Хан-Гиленский дворец был древний, большой и запутанный. Когда Элиан была еще маленькой, то подговорила братьев поискать ходы, о которых никто не знал. Один из таких ходов начинался в ее покоях. Однажды она уже воспользовалась им, потому что он вел почти к самым почтовым воротам, рядом с которыми была запирающаяся на засов калитка, — тогда Мирейн надул княжескую стражу и исчез на севере.
Теперь она шла по его следам, без света, как и он, замерзшая и дрожащая — точь-в-точь как тогда. Местами ход сужался, и ей приходилось пробираться боком; иногда потолок опускался так низко, что оставалось лишь ползти на четвереньках. Пыль душила ее, какие-то маленькие твари летели ей наперерез. Не раз и не два Элиан останавливалась. Ведь она может и не делать этого. Еще слишком рано. Уже слишком поздно.
Она должна. Элиан произнесла это слово вслух, отправив эхо в долгое путешествие: — Я должна.
Остриженные волосы щекотали лицо. Она убрала их назад, стиснула зубы и продолжала путь.
* * *
Поскольку в городе гостил принц Асаниана, охранялись даже почтовые ворота. Элиан притаилась в тени, наблюдая за одиноким вооруженным стражником. Оттуда, где он стоял — а над головой у него горел факел, — были отлично видны и ворота, и подходы к ним, включая потайную запирающуюся на засов калитку. Несмотря на малозначительность своего поста, стражник усердно его охранял. Он был начеку, бродил взад-вперед в круге света, бряцая мечом в ножнах.
Элиан прикусила нижнюю губу. То, что она должна сделать, находится под запретом. Даже больше чем под запретом. Вне закона.
Как и все, что она делала в эту безумную ночь. Элиан осторожно перевела дыхание. Стражник ничего не услышал. Очень тщательно она сосредоточилась на необходимости миновать ворота. Еще более тщательно и осторожно она сняла один за другим свои внутренние заслоны. Не так много, чтобы стать доступной любой чужой силе, но и не так мало, чтобы ее собственная сила оставалась связанной и бесполезной.
На краю сознания закопошился целый ворох мыслей, неразличимых и неясных. Но одна из них была ближе других, ярче. Мало-помалу Элиан удалось сосредоточиться на ней; «Оставайся спокойным и смотри. Никто не пройдет. Все тихо; все так и останется. Вся опасность спит».
Стражник замедлил шаг, положил руку на рукоятку меча и остановился рядом с факелом. Глаза его обшаривали круг света. Они не увидели ничего. Даже фигурки, которая вышла из тени и прошла мимо, ступая мягко, но не таясь. Тьма снова поглотила ее, а разум стражника, освободившись, не сохранил ни малейшего воспоминания о чьем-либо воздействии.
* * *
В конце потайного подземного хода, начинавшегося от секретной калитки, появился свет звезд и свежий воздух. Но тут дорогу Элиан преградила чья-то тень.
И это в двух шагах от свободы… Элиан оскалилась и выхватила кинжал.
Длинные сильные пальцы обхватили ее запястье, заставляя вложить кинжал обратно в ножны.
— Сестра, — сказал Халенан, — нет никакой необходимости меня убивать.
Вздумай она бороться с ним, он бы победил: он был сильнее, к тому же его обучали те же самые учителя, что и ее. Поэтому она не шелохнулась.
Халенан отпустил ее. Элиан не пыталась сопротивляться. Глаза ее встретились с его глазами, впились в них. Он сдастся. Он позволит ей пройти. Он…
В сумраке тихо прозвучал его голос: — Ты забылась, Лиа. Эти штучки проходят лишь с теми, кто не владеет даром проникновения в чужой разум. Я к их числу не отношусь.
— Я не хочу возвращаться, — хрипло проговорила она.
Он вывел ее из туннеля под свет звезд. Взошла Ясная Луна, и света было достаточно для их привычных к темноте глаз. Халенан провел рукой по ее обрезанным волосам.
— Выходит, на этот раз ты решилась. Неужели асанианец внушил тебе такое отвращение?
— Нет. Меня потянуло к нему. — У Элиан застучали зубы, и она крепко сжала челюсти. — Я не хочу возвращаться, Хал. Не могу. — Он приподнял бровь, и она заторопилась, пока он не завел старую песню: «Мирейн скачет на юг. Я перехвачу его до того, как он вторгнется на землю Ста Царств. Если он хочет причинить нам страдания, я остановлю его». — Я не хочу, чтобы он воевал с нашими людьми. — С чего ты взяла, что сможешь его отговорить? — А с чего ты взял, что не смогу? Он набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул. — Матери твое поведение будет более чем неприятно. Отца ты глубоко огорчишь. Принц Илариос…
— Принц Илариос озабочен только тем, чтобы заключить союз, который ему жизненно важен. Отпусти меня, Хал. — Я тебя не держу.
Он сделал шаг в сторону. За ним в лунном свете топталась какая-то тень. Теплое дыхание коснулось щеки Элиан: это ее собственная рыжая кобыла ткнулась ей в ухо. Кобыла была взнуздана и оседлана. На седле Элиан обнаружила знакомые предметы — лук и колчан, полный стрел.
У нее на глазах выступили слезы. Она яростно смахнула их. Халенан стоял рядом в ожидании. Элиан подумала, что его следовало бы поколотить. За то, что он знал, черт его побери. За то, что помог ей. Она крепко обняла брата.
— Передай Мирейну привет от меня, — сказал он, и это прозвучало вовсе не так беззаботно, как ему хотелось бы. — И скажи ему… — Голос его стал более грубым. — Скажи этому чертову дураку, что если он и ступит на мои земли, то пусть сделает это как друг, иначе, хоть он и божий сын, я насажу его голову на свое копье. — Я скажу ему, — пообещала она. — Сделай одолжение.
Халенан переплел пальцы рук; она оперлась на них ногой и легко вскочила в седло. Не успела она подобрать поводья, как брат исчез, растворился во тьме туннеля.
Элиан уже не оглядывалась назад. Оставив Ясную Луну по правую руку, она повернула на север.
Она быстро скакала по дороге, доверившись темноте и своей кобылке. Одинокие всадники в мирном Хан-Гилене были довольно-таки обыденным явлением: путешественники, гонцы, посыльные князя. Насчет погони Элиан не беспокоилась: об этом позаботится Халенан.
Первые проблески зари застали Элиан на лесистом склоне холма в созерцании оставшегося далеко позади родного города. На самой высокой башне храма Солнца догорал огонь, зажигаемый на ночь. Элиан почудилось, будто она слышит перезвон проснувшихся колоколов и высокие голоса жриц, взывающих к богу.
Она с трудом проглотила вставший в горле комок. Мир внезапно стал очень широким, а дорога — очень узкой, и на другом ее конце беглянку ждал плен. Восток, запад, юг — всюду, кроме севера, она была бы свободна.
