— Хороший выстрел! — окликнул его один из воинов, подходя, чтобы подобрать птицу и отправить в общий котел.
— Стоять! — заорал внезапно Ульрор и ринулся вниз по лестнице. — Эта птица моя!
Воин воззрился на него, убежденный, что предводитель лишился ума.
В шатер Зигабена ворвался вестовой.
— Господин, — выдохнул он, не обращая внимания на злобный взор оторванного от завтрака генерала, — над главными воротами Сотевага висит знак перемирия!
Зигабен вскочил так поспешно, что перевернул складной столик, ринулся вслед за вестовым, чтобы самому узреть такое чудо.
И верно: над воротами свисал с копья белый щит.
— Струсили под конец, — предположил вестовой.
— Может быть, и так, — пробормотал Зигабен.
Непохоже на Ульрора сдаваться так позорно. Что за план мог придумать халогайский вождь? На стенах его не видели уже несколько дней. Может, он готовится к последней отчаянной вылазке, надеясь убить Зигабена и ввергнуть в смятение видессианскую армию?
Предвидя подобное, генерал приблизился к крепости только в сопровождении отряда щитоносцев — достаточно, чтобы вывести его живым, если халогаи пойдут в атаку.
— Ульрор? — крикнул Зигабен, подойдя достаточно близко. — Что ты мне хочешь сказать?
Но Ульрор не вышел к щиту перемирия. Его место занял костлявый седоволосый халогай. Он долго взирал на Зигабена в молчании, а потом спросил:
— Имперец, есть ли у тебя честь?
Зигабен пожал плечами.
— Если ты задаешь такой вопрос, поверишь ли ответу?
Невеселый смешок.
— Хорошо сказано. Пусть так. Сдержишь ли ты свое слово, отпустишь ли нас, коли мы сдадим тебе Сотеваг и доставим Ульрора?
Видессианский генерал едва удержался, чтобы не завопить от радости. В обмен на Ульрора он готов был сохранить жизнь нескольким сотням безликих варваров. Но Зигабен был слишком опытным игроком, чтобы выказывать нетерпение.
— Покажи мне Ульрора, — потребовал он, выдержав паузу, — чтобы я видел, что он у вас в плену.
— Я не могу, — ответил халогай.
Зигабен развернулся, намереваясь уйти.
— Я не ребенок, чтобы играть с тобой словами, — бросил он.
— Ульрор мертв, — отозвался северянин. Зигабен остановился, а халогай продолжил: — Неделю назад его поразила лихорадка, но он боролся, несмотря на нее, как подобает истинному воину. Вот уж четыре ночи, как он скончался. Теперь, когда его нет, мы спрашиваем себя, зачем нам отдавать свои жизни, и не находим ответа.
— В том нет нужды, — охотно поддержал его Зигабен.
Неудивительно, подумал он, что северяне пытались прибегнуть к некромантии. Но Ульрор хитер; кто знает, на какие козни он способен, чтобы придать убедительности очередному трюку?
— Я сдержу свою клятву, — возгласил видесский генерал, — на одном лишь условии: каждого из ваших людей, кто покинет Сотеваг, проверят мои волшебники — не Ульрор ли перед нами под личиной чародея.
Халогай-парламентер сплюнул.
— Делай, как пожелаешь. Это право победителя. Но говорю тебе: ты не найдешь Ульрора среди живущих.
Еще час ушел на то, чтобы обговорить детали. Зигабен был снисходителен. Почему нет, если великий вождь северян мертв, а Сотеваг вот-вот вернется в руки имперцев?
В полдень отворились ворота крепости. Как было договорено, халогаи выходили колонной по двое, в броне и при оружии. Все они исхудали, многие были ранены. Взгляды их поневоле обращались к имперскому строю: если бы Зигабен хотел предать их, то мог сделать это с легкостью. Сам генерал от этой мысли отказался — он знал, что ему еще предстоит сражаться с северянами, а страх перед нарушенным перемирием лишь заставил бы их драться до последнего.
Зигабен стоял у ворот вместе с двумя священниками. Синерясцы помазали веки снадобьем из желчи кота и жира белой курицы, помогавшим различать видения. Они оглядывали каждого северянина, готовые поднять тревогу, если узрят под чародейским обличьем Ульрора.
Наконец из крепости вышел, прихрамывая, тот седой халогай, с которым Зигабен торговался. Генерал отдал ему честь. За время их беседы он успел проникнуться уважением к Волчьей Шкуре — за храбрость, за стойкость, за грубоватую честность. Но последствия предугадать было нетрудно. Когда придет время, он сможет разгромить Флоси. Сражаясь с Ульрором, он никогда не мог быть уверен в победе.
Флоси посмотрел на генерала, как на пустое место.
Пришел момент, которого Зигабен так ждал. Дюжина халогаев вытащила на волокуше грубо сколоченный гроб.
— Ульрор там? — спросил генерал одного из них.
— Да, — буркнул халогай.
— Проверьте, — бросил Зигабен священникам.
Те вонзили в гроб свои колдовские взоры.
— Внутри воистину Ульрор, сын Раски, — провозгласил Боннос.
Значит, Ульрор и впрямь оказался пророком, подумал Зигабен, но много ли ему в том пользы? И тут ему пришла в голову другая мысль.
— А мошенник действительно мертв?
Боннос нахмурился.
— Заклятие, определяющее это, пришлось бы долго готовить, да и в Любом случае мне не по душе касаться смерти своими чарами — смотрите, до чего довела некромантия этого язычника! Я бы предложил вам проверить это самому. Если он и правда четыре дня мертв, это будет заметно.
— Да, это будет просто-таки висеть в воздухе. — Зигабен фыркнул и добавил: — И кто бы ожидал здравого смысла от священника?
Взгляд Бонноса из просто мрачного сделался озлобленным.
Видесский генерал подошел к гробу.
— Открой-ка, — приказал он одному из северян.
Халогай, пожав плечами, вытащил меч и подковырнул им крышку. В узкой щели Зигабен увидал лицо Ульрора, бледное, исхудалое и неподвижное. А потом изнутри засочилась вонь разложения, такая густая, что, казалось, ее можно было резать ножом.
— Закрой, — скомандовал Зигабен, подавляя приступ рвоты, и очертил на груди солнечный круг, а затем отдал гробу честь с той же торжественной серьезностью, с какой отдавал ее Флоси.
— Если хотите, — великодушно предложил Зигабен, глядя на измученных носильщиков, — мы можем похоронить его здесь.
Халогаи выпрямились; даже лишения не сломили их гордости.
— Спасибо, — ответил один, — но о своих мы позаботимся сами.
— Как пожелаете. — И Зигабен махнул рукой: дескать, идите.
Когда последний северянин покинул Сотеваг, генерал отправил взвод солдат обыскать крепость от подвалов до верхушек башен. Что бы ни говорили жрецы, что бы ни видел (и ни нюхал) он сам, возможно, Ульрор нашел способ остаться, чтобы потом перебраться через стену и сбежать. Сам Зигабен такого способа придумать не мог, но если дело касается Ульрора, надо предполагать худшее.
