— Скажите спасибо. Я бы убила вас всех, если бы захотела.
Не увидев на лицах оппонентов ожидаемой благодарности, он зло оскалилась:
— Я вижу, хорошего отношения вы не цените. Ну что ж…
Хозяйка остановила рассказ.
— А дальше-то что было? — Якобу уже стало интересно, — Кто столы поломал?
— Дальше она сделала вот так… — хозяйка попыталась изобразить, как именно рыжая девчонка выставила руки и стала похожа на кошку. Толстую такую, упитанную.
— Вот так, значит, сделала… А потом…
Пауза.
— Потом?
— Потом заклятье выкрикнула, — хозяйка с торжеством взглянула на Якоба. Она-то все это видела. Про убытки хозяйка уже слегка подзабыла. Что стоят убытки по сравнению с такой интересной историей?
— Заклятье?! Это же значит…
Хозяйка кивнула:
— Ведьма.
Это все объясняло. И странную внешность, и одежду, и наглое поведение — ведьмы они вообще злые — и неуязвимость в драке. Вот только…
— А как же она смогла колдовать? Ведь… — Якоб кивнул на стоящую на полке за стойкой деревянную статуэтку святого Аманда, худого, иссохшего, грозящего кому-то своим посохом. Кто, интересно, выбрал покровителем трактиров именно этого святого, совершенно на чревоугодника не похожего? Почему не святого Олафа?
— А никак. Перед святым лицом ни одна ведьма колдовать не может. Вот и эта, пальцы, погнула, покричала, а ничего! Пшик!
Хозяйка благодарно погладила святого Аманда, как будто тот ожил и лично прогнал посохом ведьму, колотя посохом по худым ягодицам.
Якоб кивнул. Верно. Какой бы ни была сильной ведьма или колдун, там, где находится святой образ, никакое колдовство не получится.
Колдовство — оскорбление бога. А он терпелив, но оскорблений не любит.
— Что ж она тогда колдовала? Не знала, что ли?
— Молодая еще, глупая… Мужчины решили, что теперь они с ней справятся…
Нассбергские крестьяне не испугались бы даже дракона, появись тот и начни дышать огнем. Что уж говорить о ведьме?
— Справились?
— Да где там… Тут-то мебель в ход и пошла.
Летали лавки, трещали столы под тяжестью падающих тел. Наконец крестьяне признали поражение и скрылись за дверью. Девчонка-ведьма взмахнула последней уцелевшей лавкой, разнесла ее ближайший стол, после чего заявила, что здесь ей разонравилось и отправилась куда-то в другое место.
Наверное, этой ночью в городе пострадал не один трактир…
Якоб доел мясо, посочувствовал хозяйке и отправился проведать свою повозку с волами. Повезло, что сегодня — выходной день, базар работает вовсю. В большой толпе продавцов, покупателей и праздношатающихся легче будет найти человека, который знает, где находится Ксенотан и как туда добраться.
Повозка медленно катилась по булыжной мостовой, Якоб натягивал сапоги, вспоминая цвета — сапоги слегка ссохлись — и не обратил никакого внимания на сидящего на низком суку ворона.
— Кар! — сказал тот.
— Ты был прав, Берендей, — произнес кто-то, глядящий в спину Якоба, — этот парень нам подойдет. Тем более что он, пусть и случайно, ввязался в нашу битву…
— Кар!
— Не думаю. Он не только силен. Он также смел и неглуп. Справится. Пойдем, нам ведь нужно направить его в нужную сторону…
— Кар! — ворон сорвался с сука и полетел, тяжело взмахивая крыльями.
В сторону рынка.
Молодая девушка с тоской смотрела в маленькое зарешеченное окно. За окном была свобода…
Если честно, за ним была только высокая каменная стена, окружавшая дом. Даже если и сумеешь протиснуться в узкий проем — нужно еще выбраться за пределы двора…
Девушка с трудом представляла, что будет делать на свободе — дворянские девушки привыкли, что о них постоянно заботятся, либо родители, либо муж — но она совершенно точно знала, что здесь ей быть не хочется.
Многие девушки мечтают о муже. Чтобы он был красивым, богатым и знатным. В идеале — принцем. Хотя, конечно, мужа для знатной девушки выбирает отец. Казалось бы, на кого может рассчитывать дочь пусть и знатного, но совсем не богатого дворянина, управляющего Штайнца? Далеко не принцесса. Совсем даже не принцесса. Появившийся жених — красавец, богач, граф — казался волшебным подарком и девушке и отцу.
Кто же знал, что в доме мужа она превратится в заложницу?
Принцы для бедной дворянки появляются только в сказках.
Тонкие пальцы ожесточенно затрясли решетку.
***
Что такое городской рынок для деревенского парня? Некая помесь ада и рая. Здесь толпы народа, все суетятся, кричат, суют тебе в лицо разнообразные товары, тем настойчивее, чем меньше тебе их барахло нужно, стоят запахи, возле кузниц и мастерских и вовсе напоминающие адские, надрываются нищие, как будто они требуют не подаяние, а положенную им по закону мзду, снуют туда-сюда пронырливые людишки с острыми глазами карманников, как топор через кисель проходят городские стражники, изредка мелькают и вовсе необычные для глаза персонажи, вроде блестящих стволами ружей солдат, служанок с корзинами, полными зелени, одетых в строгие черные костюмы священников, и даже высокого мрачного человека, перебиравшего пучки петрушки в поисках самых свежих. Якоб прошел бы мимо, но в уши ему влетел шепоток почтительно обходящих человека покупателей "Господин городской палач…".
Услышав о палаче, Якоб решил пройти на соседнюю площадь, где народа было не меньше. А вдруг именно сегодня кого-нибудь вешают?
Виселица на самом деле не пустовала, но зрелище Якобу, в отличие от довольной толпы, не понравилось. Сегодня вешали крестьянина, который ударил дворянина.
Помощники палача — не заниматься же самому такой пустяковой работой? — сноровисто накидывали петлю на шею казнимого. Крупный крестьянин, с мощными руками, скрученными за спиной, стоял, ожидая смерти. Наверняка очень сильный человек, и пострадавшего дворянина не видно вовсе не потому, что он не хотел бы посмотреть на казнь своего обидчика.
Кровать очень неудобно проносить через толпу.
Сильный человек. Вот только сила одного человека ничего не значит там, где сталкивается с законом.
Якобу вспомнились слова старого Ганса. Любил тот по вечерам рассказывать сыновьям разное…
Закон — это то, что скрепляет общество для защиты от врагов, внутренних и внешних. Народ с законом — как камень. Народ без закона — песок.
Красивые и правильные слова, говорил тут Ганс, вот только законы пишут не всем народом. Есть люди, которые взялись эти законы писать. Писать-то обещали для всех, да только где ж таких честных найти, чтоб при этом о себе не думали. Так и получилось, что законы пишутся только на пользу тем, кто их пишет. Не всему народу закон служит, а только тем, кто власть имеет. Те, кто законы пишет, законом в камень объединены, как жернов, а остальной народ — как зерна в мешке, без всякой сцепки. Даже самое крепкое зерно жернов всегда разотрет в муку.
