Хозяин, невысокий старик, с длинными седыми волосами, спадающими на глаза, только поворачивал голову от одного спорщика к другому.
Наконец один из крестьян порылся в одежде, извлек крупную монету и хлопнул ее на ладонь. Монета блеснула желтым. Золото!
Все так и подвинулись поближе. Похоже, не только Якоб видел золото первый раз в жизни.
Два других покупателя завистливо вздохнули и развели руками, мол, твой товар, нам выше не потянуть.
Старик-продавец зажал в морщинистых пальцах монету:
— Забирай, уважаемый, твой он отныне…
В голосе старика чувствовалась жалость. Наверное, бык, которого он кормил, поил, выпасал, стал для старика как родной ребенок.
Довольный покупатель протянул руку за веревкой, привязанной к рогам. Старик потеребил в руках конец веревки, вздохнул:
— Знаешь, уважаемый, мне ведь этот бычок как родной сын был… Не позволишь хоть память о нем оставить? Вот эту веревку забрать? А я тебе… Да хоть вот эту опояску дам.
Якоб вздрогнул. Забрать хоть кусок от проданной вещи или позволить забрать что-то от купленной — примета очень плохая.
Народ в толпе не обратил внимания, а вот покупатель вздрогнул не хуже Якоба:
— Веревку забрать? Веревочку?
Он пристально взглянул в глаза старика. Попытался: глаза старика плотно завешаны волосами.
— Веревочку?! — внезапно взревел крестьянин-покупатель — Да ты же колдун!
Толпа ахнула.
— Думаешь, двадцать лет прошло, так никто ваших колдовских штучек не помнит? Когда на рынке продают быка или лошадь, а потом на память просят веревку или уздечку?
Старичок продолжал молчать, теребя веревку. Покупатель разорялся:
— Пожалеешь, отдашь. А потом ведешь купленное домой, а конь порск! И в ворона превращается! Ни денег, ни коня!
— В ворона говоришь? — неожиданно скрипучим голосом — так говорила бы ожившая деревяшка — промолвил старик.
Толпа закричала и шарахнулась.
Только что, вот только что на утоптанной площадке стоял огромный спокойный бык и маленький старик. И — раз! Бык и старик рассыпались тучей отчаянно каркающих ворон.
Только на землю упала золотая монета.
Хлопающие крыльями вороны взлетели вверх двумя стаями, соединились в одну и полетели, скрываясь за острыми крышами домов.
Если бы нашелся человек, проследивший за полетом стаи, то он увидел бы, как вороны слились воедино, превратившись в крупного черного ворона.
Ворон сделал круг над городом и вернулся обратно к рыночной площади. Уселся на коньке одного из домов и принялся наблюдать.
Сердце Якоба билось, колотясь о ребра. Ладно, вчерашняя рыжая ведьма, в конце концов, он не видел как она колдовала. Но здесь, только что, на его глазах совершилось самое настоящее колдовство.
Другие люди в толпе молчали, чувствую то же самое.
— Эй, — сказал кто-то в толпе, — А ведь этот парень с ними заодно!
Все повернулись к Якобу.
— К стражникам его!
— Ты колдун?
— Нет, господин.
— Ты колдовал на рынке?
— Нет, господин.
— Ты знаком с колдуном?
— Нет, господин.
— Ты другие слова знаешь, кроме "нет, господин"?
— Да, господин.
— Ты издеваешься надо мной?!
— Нет, господин.
Вольфганг Шнайдер понял, что хочет убить этого невозмутимого мальчишку, сидящего на табурете в каморке городской стражи и односложно отвечавшего на вопросы.
Труд дознавателя городской стражи на первый взгляд прост и понятен: допросить задержанного, решить к чьей юрисдикции относится преступление: городской стражи, если это, скажем, нарушение общественного порядка, королевского суда, если это фальшивомонетничество или оскорбление величия, церковной епархии, если это колдовство или связь с демонами.
А что делать сейчас? Вот этот мальчишка? Он — колдун? Извините, а что он колдовал? Есть свидетели? Свидетели-то есть, но все рассказывают про быка, превратившегося в ворон, а мальчишку никто не видел. Не удалось даже найти того, кто закричал, что парень — заодно с колдуном. Кричавший как будто растворился в толпе, словно ложка меда в кипятке.
— Ты не колдун?
— Нет, гос… Я не колдун, господин.
Якоб понял, что его смерть находится слишком близко и лучше ее не звать.
— Тогда что это?
На стол перед парнем с грохотом упал шнурок, сорванный с его шеи при задержании.
— Что это?
Толстый палец дознавателя уткнулся в предметы, висящие на шнурке. Сросшиеся орехи, девять сухих горошин из одного стручка, серебряный грош королевы Хельги, деревянный образок святой Карины, волчий зуб, обугленный сучок…
Якоб поднял взгляд:
— Это мои талисманы, господин.
— Талисманы? И еще говоришь, что ты не колдун, зелень красная?!
— Нет, господин.
— Что "нет"?
— Такие талисманы есть у каждого крестьянина в Нассберге, господин. Я — не колдун, господин.
— У каждого… Откуда ты только такой взялся?
— Из Черного Холма, господин.
— Это где ж такое?
— Здесь неподалеку, господин.
— Церковников на ваш холм нет. Вот это для чего?
Шнайдер указал на обугленный сучок.
— Сучок от громового дерева, господин, — пояснил Якоб, — прогоняет ночные страхи.
— Страхи… Вот это?
Якоб взглянул на медный ключ:
— Это — от Грибного Короля и его слуг…
— Что?! — неожиданно громко вскрикнул ошеломленный дознаватель, — Медь помогает от Грибного короля?!
Такой вопрос ошеломил уже Якоба:
— А вы что, не знаете?! Господин.
Дознаватель сел:
— Откуда?
— Как это откуда, господин?
Якоб был поражен, как человек, встретивший того, кто не знает, что под водой нельзя дышать.
— Все крестьяне, живущие около Чернолесья, знают это. Грибной Король и его слуги бояться меди, поэтому нужно всегда носить с собой что-нибудь медное. А лучше держать в руке.
Шнайдер помолчал:
— У меня товарищ… пропал в Чернолесье… Никто же не предупредил, что достаточно кусочка меди…
— Ну, тут не так просто, господин, — Якоб проникся искренним сочувствием к немолодому человеку. Терять друзей всегда тяжело, а уж в таком возрасте, когда новые заводятся очень трудно… — Для полной уверенности, нужно знать приметы слуг Грибного Короля и его отродий, а еще…
Дверь в каморку распахнулась:
— Вольфганг! Черное с красным, желтое по синему через голубое с зелено-алым! Ты что здесь делаешь?
Судя по желто-зеленому мундиру вбежавший тоже относился к городской страже, судя по роскошному плетению на груди из галунного шнура — не менее чем начальником стражи.
