— Слышьте, хозяин, — с видом заговорщика прошептал корочун, — я, как вы знаете, готовить умею. Но плохо, есть у меня на примете бабка Маланья, вот уж мастерица, так мастерица. Может, я сбегаю к ней, приглашу к нам в дом, пусть кухарничает.
— Давай, — усмехнулся купец, — только смотри, за всей этой кутерьмой про обязанности свои не забывай.
— Почто зря наезжаете, — повторил любимое слово купца корочун. — Уже в трактир сгонял спозаранку, все проверил. Куда, какой товар отправлять. Нет, вы только поглядите, на пол, красотища какая, нигде не дует, все по уму сделано.
— Гляди, одна нога здесь, вторая там. Если повариха окажется воровливой или болтливой, или готовить не сумеет, — ты в ответе будешь. Семь шкур спущу.
— Обижаешь, хозяин, — засуетился Федот, надел теплый зипун, шапку меховушку, валенки и отправился за поварихой.
На пороге остановился, заботливо притворил дверь, чтоб тепло зря на улицу не выпускать и принялся переминаться с ноги на ногу.
— Ну, что тебе еще нужно? — грубовато спросил купец.
— Я вот тут еще подумал, — Федотка что-то уж совсем голову опустил, глядишь, вот-вот заплачет. — Вы мне это сразу скажите, коли решите вернуть меня в трактир или назад в старый дом. Я ваш верный слуга. Только хотелось бы точно знать.
Корочун вскинул на хозяина голову и уставился преданными глазами, ожидая ответа.
— Куда я, туда и ты, — коротко бросил Григорий, отвернулся и пошел вверх по лестнице.
Он не хотел даже себе сознаться, что из всех живущих ныне рядом, Федотка полюбился ему больше всех других существ. Купец иногда сам удивлялся, вспоминая, какими неприятными, даже омерзительными и на вид и по своим повадкам могут быть корочуны.
Бабка Маланья и в самом деле не знала себе равных в готовке самых разных кушаний. Жила она в старом домишке. Топила печь, много ей и не нужно было. Дети сгинули в лихолетье, а старик давно помер.
Она очень удивилась, когда услышала чей-то стук в подслеповатое окошко.
— Хозяйка, открой, — раздался незнакомый голос, — выходи разговор у меня до тебя есть от важного господина моего, купца Клыкова.
Любопытная старушка высунулась на покосившееся крылечко и взглянула на раннего гостя.
Федотка старался выглядеть важно и солидно.
— Слыхал я, — с места в карьер начал корочун, — что вы Маланья Митрофановна, сейчас одна живете, стряпать перестали.
— А кому стряпать? Семьи нет, прежний хозяин помер. Одна я осталась на белом свете, жду, когда ко мне гостья с косой придет и заберет к себе.
Федотка не совсем понял, что это за гостья с косой, но коротеньким умишком смекнул, будто кто-то из господ уже перехватил у него повариху, пришлет девку с косой за вещами Маланьи Митрофановны и не видать ему пухлых оладий да румяных пирогов.
— Ты, Маланья Митрофановна, никому не доверяй, только хозяину моему верить можно. Да и кто ж его не знает, — в удивлении развел руками посланец купца. — Он не только харчи позволит есть, но в самом доме поселит. А уж там тепло, хорошо, чисто. Соглашайся.
Бабка Маланья и не думала отказываться. Быстро собрала вещички, вручила вдовий узелок Федотке, накинула замок на покосившиеся двери и засеменила за ним по скользкой растаявшей дороге. Корочун поспешал, а на сердце было неспокойно. Ну, как господин не позволит поварихе поселиться у них в доме, а та возьмет и уйдет.
Но к счастью, Клыков не обратил особого внимания на тревожащее корочуна обстоятельство.
— Пусть остается, — милостиво кивнул купец. — Ты помоги ей, гляди, вернусь домой, останусь обедом недоволен, обоих взашей выгоню.
Бабка Маланья охнула, но ей по сердцу пришелся богатый дом, строгий хозяин, услужливый управитель. Давно она не готовила с таким удовольствием. С тех пор повариха прижилась в доме купца. Все, кто ни приходил к нему по делам, восхищались ее кулинарными способностями.
Скоро торговки уже привыкли, что каждое утро Маланья Митрофановна в сопровождении Федотки выходят за продуктами на базарную площадь. Повариха несла в руках небольшую плетеную корзинку, куда складывала мелкие товары. Позади шел купеческий приказчик, который нес большую корзину для основных закупок.
Высоко подняв голову, Маланья Митрофановна шла по рядам, и презрительно оглядывала выставленные на прилавках продукты. Раньше бойкие торговки пытались предлагать, а порой и навязывать свой товар, но встретили столь решительный отпор со стороны чудной парочки, что больше не решались и слова сказать.
Заносчивая старуха на попытку всучить подгнившую морковку или прибитое яблочко, останавливалась, уперев руки в боки, и долго в притворном негодовании смотрела на расхрабрившуюся женщину. Продавцы и покупатели замирали, предчувствуя скорое развлечение. Маланья Митрофановна, выдержав паузу, разражалась гневными словами. Заканчивала свою речь она всегда одинаково.
— Ты вот ентим самым гнильем свиней своих корми или холопей. Мой хозяин, купец всем известный, такое не откушивает.
Смерив напоследок торговку, которая ввела ее в сердца, гневным взглядом Маланья Митрофановна с видом победительницы шла дальше. Позади на расстоянии шел ликующий Федотка. Уж очень ему нравилось хозяйство вести и по базару ходить.
Дела Клыкова шли в гору. Купец был осторожным, потому не слишком выставлял напоказ свой достаток. На вопрос, как идет торговля, степенно отвечал, что с Божьей помощью и царевой милостью, потихоньку, полегоньку. Опять же во славу Господа и царя-батюшки.
Клыков опасался вызвать неодобрение Петра и всех его друзей-сотоварищей. Догадывался, что переезд в хоромы, с которыми связаны столь тягостные воспоминания, вызовет у них недоумение и лишние вопросы.
— Слышь, Федотка, чем тебе дом-то старый наш не по душе был?
— По душе, а то… — важно ответил корочун, и как всегда, если встречалось затруднение, принялся выводить толстыми пальцами узоры в воздухе.
— Ну, давай, признавайся.
— Боязно там очень сильно, кладбище недалеко, опять же нечисть может водиться. Вам-то она ничего не сделает, иное дело я. А ну, как наколдует мертвяк какой и вернет меня в прежнее дикое состояние.
Сама мысль об этом похоже привела Федотку в ужас. Он уставился на Клыкова, всем своим несчастным видом показывая, какая может вдруг случиться с ним несправедливость.
Купец долго размышлял, как разрешить сей сложный вопрос. Когда он посвятил корочуна в свой план, противоречивая борьба, происходящая в крохотных корочунских мозгах, ясно отразилась на его физиономии.
Но делать нечего. Во-первых, решение хозяина никогда не обсуждалось. Во-вторых, Федотка вздохнул с облегчением.
