Когда на плечо опустилась рука магистра, разворачивая меня в нужном направлении, я быстро отвела глаза и пошла к выходу.
Вечерний воздух уже наполнился прохладой, и по спине поползли мурашки. Не уверена, что их причиной был холод, а не страх.
Хараш может выкинуть что угодно, и я за своё здоровье не ручаюсь. Каковы шансы, что он сдержится? Его постоянно кидает от заботы до агрессии, и вряд ли случившееся сегодня заставит демона быстро успокоиться. Главное, не попадаться ему на глаза. И надеяться, что он не придет в наш корпус. Не уверена, что он ещё помнит, что нападать на немагов нельзя.
Магистр стоял рядом, наблюдая за мной. Он всё видел, и теперь ждал, что же будет дальше. Я побегу назад к Харашу? Буду злиться, что он повел меня в эту кондитерскую? Начну кричать, чтобы он ко мне больше не приближался?
Не знаю, чего ожидал от меня он. Я лишь спросила:
— Ты можешь перенести меня прямо в комнату?
Он кивнул, снова взял за руку, и нас окутала тьма.
Я привычно уткнулась ему носом в рубашку, вдыхая терпкий мужской запах. И когда клубы дыма развеялись, оставляя нас в полумраке комнаты, не смогла отстраниться.
Раян понял это. Медленно выпустил мою ладонь, чтобы двумя руками обхватить талию, прижимая ближе к себе.
Секунды растянулись в минуты, наполненные трепетным ожиданием. Сердце гулко билось в груди, отзываясь дрожью по всему телу. Было страшно. Мне казалось, что страх ушел, но он лишь переродился, и теперь я боялась совсем другой боли, эмоциональной, которую способен причинить магистр. Это плохо, очень плохо. Не нужно начинать. Нужно остановиться.
Но тело не слушалось. Я подняла лицо вверх, и он быстро поймал мои губы. Секунды легкой ласки, привыкания друг другу, сменились фейерверком эмоций. Нам не хватало друг друга, мы все никак не могли насытиться, никак не могли прекратить это безумие.
Его тело манило меня, и я не удержалась от соблазна провести рукой вдоль его спины, чем вызвала хриплый стон. Губы впились в мои ещё сильнее, тело прижалось ещё теснее, а дыхания стало категорически не хватать.
Мне казалось, что это длилось вечность, я жила в эти секунды, но на самом деле прошло не больше пары минут.
Он остановился. В одну секунду замер, отдаляясь, но не прекращая меня обнимать, и хрипло сказал:
— Мне лучше уйти.
Я всё ещё боролась со сбившимся дыханием, и до меня не доходил смысл его слов. Уйти? Зачем? Вот она я, он же этого хотел. Пусть получает, мне уже всё равно, кто и что со мной сделает. Мне лишь хочется почувствовать человеческое тепло, почувствовать, что я хоть кому‑то нужна в этом мире, перестать бояться всего на свете.
— Я знаю, что ты ещё не готова. Ты пожалеешь об этом, Алесан.
Я не понимала, что он говорит. Зачем так? Он весь день меня приручал, весь день заставлял к нему привыкнуть и перестать опасаться подвоха, и вот я сама к нему прижимаюсь и не прошу остановиться. Разве он не этого добивался?
Вечерний сумрак спрятал мои пылающие щеки. Я отстранилась, отошла подальше, чтобы он больше не смог до меня дотянуться.
— Уходи.
Получился тихий шепот, но каким‑то чудом голос не сорвался.
В то же мгновение тьма сгустилась посреди комнаты, унося вместе с пеплом магистра.
Я же больше смогла сдерживаться. Рухнула на кровать, спрятала лицо в подушке и позволила слезам пролиться на волю.
Эти игры окончательно растревожили мою душу. Почему нельзя сделать так, чтобы всё было просто? Мне же ничего не нужно было, кроме нескольких мгновений ощущения себя кем‑то действительно важным. Я знала, что он стремился к этому, знала с самого начала, так почему же в тот момент, когда я и сама дошла до этой мысли, пошел на попятную?
И почему же так больно?
Я же запрещала себе влюбляться, запрещала себе что‑то чувствовать. Я должна буду отсюда уйти, должна. Я не могу больше быть в этом мире, где всё чужое и пропитано несбывшимися надеждами. Почему же это вновь случилось со мной? Почему этот страшный нечеловек всё же проник в моё сердце?
Это ещё не любовь, я знаю, но каким‑то образом за день мои чувства сдвинусь с настороженности, разом перемахнули через дружелюбность и увязли в сильном влечении. Когда он брал меня за руку, я ощущала это прикосновение каждой клеточкой своего тела, когда обнимал — нега охватывала всё моё существо, когда прижимал — хотелось раствориться в нём без остатка.
Больше нет сил бороться. Нет сил скрывать от себя очевидное. Он меня пугает не только природой своей магии, но и тем, что способен сдотворить с моим сердцем.
Я знаю, что ему хватит самоконтроля сделать со мной что угодно, пытаясь заставить добиться нужного ему результата. Он с самого начала не позволял себе лишнего, с самого начала действовал осторожно, но при этом не давал о себе забывать. Дал мне мнимую свободу воли, чтобы моя подозрительность притупилась. Не мешал моим отношениям с Харашем. Тихо, втайне, поставил метку, потому что считал, что это необходимо. И сдерживался, лишь изредка проявляя себя настоящего.
Мышка всё же попалась кошке в лапы, и та теперь будет с ней играть, пока не задушит. Она же её предупреждала с самого начала, что никуда не отпустит и что достанет её из‑под земли. А мышка не слушала и играла дальше, считая себя самой умной и хитрой. Мышка просчиталась.
21.
Утреннее отражение в зеркале привычно хмурилось, глядя на синяки под своми глазами и опухшие веки. Правда, в этот раз вполне привычная картина дополнялась и слишком алыми губами, которые припухли, и от того казались больше и ярче.
Тоже мне, женщина — вамп. С такими адептами и магистрами и помады не надо.
Вчера поздним вечером я всё же занесла сладости Рине, но малодушно оставила себе пару булочек. Встречаться с Харашем не хотелось вовсе, и я вполне могла бы не есть вообще, но раз есть булочки… к чему себя мучить?
Поэтому на завтрак у меня была всё ещё свежая и ароматная коврижка с творогом. От неё утро не стало мудренее вечера, но жизнь определенно принялась налаживаться.
Первую половину для я честно слушала лекторов и даже с особым усердием выполняла задания на сочетаемость ингредиентов, так ничто не отвлекает меня лучше, чем какие‑либо задачи на логику и расчёты. И вопреки той же самой логике, считать для составления эффективного зелья всё же приходилось.
Обед снова прошел в самой приятной компании — с самой собой.
После него поползли слухи. Я видела, что на моем факультете на меня оглядываются и шепчутся при моем появлении. На практике, в теплице, однокурсники продолжили делать то же самое, но всё же шифруясь.
Лишь один Браат не выдержал, хлопнул меня своей лапищей по плечу и сказал:
