– Ты что, гоняешься за мной? – спрашиваю я.
– Если бы и гонялся, – отвечает он, – ты не слишком старался скрыть свой след.
Запасной кружки у меня нет, так что я протягиваю ему свою – еще почти полную. Джек улыбается и с удовольствием делает глоток.
– Ты всегда умел варить кофе, – говорит он. – А подымить ничего нет?
Никто из моих знакомых не курит столько, сколько Джек, но с собой курево он никогда не таскает.
– Что стряслось? – спрашиваю я, протягивая ему кисет. – Твоя пума нашла себе кого получше?
– Лучше не бывает, – уверяет Джек.
Самоуверенность у нас, псовых, в генах. Мы неизменно верим, что все в мире выйдет по-нашему, как бы нас ни прижало. Взгляните на Коди, и поймете, что я имею в виду. Он король оправданий. Вы не поверите, с каким треском проваливались дела из-за него, а все он не виноват. У меня, с моей половиной вороньей крови, дело должно было бы обстоять вдвое хуже – если вам кажется, что псы слишком самоуверенны, проведите часок с кем-нибудь из моих чернокрылых родичей, – но у меня еще есть Касси, которая не дает мне зарываться.
Джек прикуривает выигранной у Кода зажигалкой «Зиппо» и возвращает мне кисет.
– Так что же ты ее оставил? – спрашиваю я.
– Да я до нее и не добрался.
Я поднимаю бровь.
– Как разобрался, что у нас творится, – поясняет он, – сразу понял, что на ухаживания времени не остается, как бы хороша ни была девчонка. – В его голосе улыбка, но у Джека такой уж голос – в нем всегда улыбка, что бы ни случилось.
– А что творится? – спрашиваю я.
– Тот единорог, которого мы похоронили, – он ведь был не первый. Судя по тому, что я слышал у Харли, он уже двенадцатый, если не тринадцатый.
Я киваю, показывая, что слушаю.
– Ты знаешь, что это значит, – говорит Джек.
– Они повадились убивать…
– Вот именно.
Он смотрит в ночь, выдувает в темноту клуб дыма.
– И думаю, благодаря этому их кровь волшебна, – прибавляет он, помолчав. – Такие сновидцы искали бы разнообразия, если бы убийство единорога не давало им особых преимуществ.
– Или просто они предпочитают трудную охоту, – говорю я.
Мы оба слышали, что единорога загнать сложнее, чем любую другую дичь. Да еще этот их фокус с исчезновением, когда они ступают на тропу духа. Я и сам неплохо отыскиваю эти тропы, но это умение дается не сразу, и даже когда навостришься это делать, приходится почаще тренироваться, чтоб не потерять хватки. Большинству просто не хватает времени.
Но Джек качает головой:
– Нет, не так все просто. Ты же знаешь этих сновидцев. Дай им лишь попробовать зелья, и они черпают в нем только силу, а о духе и не вспомнят. Кровь единорога дает им силу. Силу и бесстрашие.
Я вспоминаю глаза волчицы и киваю. Она только потому не бросилась на нас, что видела впервые. Хватило ума сначала изучить незнакомцев.
– Вот такие у нас дела, – говорит Джек.
Я выжидаю, но он молчит, и тогда я спрашиваю:
– А мы тут при чем?
– Не ты ли вечно призывал быть ответственнее? – удивляется он.
– И что ты предлагаешь? – возражаю я. – Стеречь единорогов и защищать их?
– Нет, просто убить тех волчиц.
– Убить…
Один из моих недостатков – по крайней мере, с точки зрения прочих псовых – в том, что я всегда предпочитаю избегать столь кардинальных решений. Я умею быть жестким, если приходится, только, на мой взгляд, насилие никогда ничего не решает. Убив кого-то, ты, может быть, и справишься с одной проблемой, но будешь тащить на себе груз убийства до конца твоих дней. Еще несколько убийств, и в тебе не остается места для роста души. Жизнь становится тяжким бременем, и ты кое-как ползешь по ней.
– Они порочат имя псов, Джо.
Но дело не в том. Я по глазам его вижу: похороненный нами единорог оставил шрам на сердце Джека. Я понимаю, что он чувствует, и отвечаю ему медленным кивком. Стоит вспомнить тот раз, когда я видел живого…
– Да, – говорю я рассеянно, – надо нам их остановить.
– Что-то я тебя не понимаю, – говорит Джек. – Ты же у нас поборник справедливости. Как увидишь зло, тут же бросаешься его искоренять. А теперь…
– Мысли у меня не тем заняты.
– Все думаешь о своей сестре?
Я киваю:
– Из головы не идет с тех пор, как ее сбила машина. И никто не может ей помочь, кроме разве что Нокомис.
– И то вряд ли, – вставляет новый голос. Первая мысль – вернулся Коди. Но тут Джек его окликает по имени, и я узнаю Нанабозхо, остановившегося на краю освещенного круга. Он койот, как и Коди, так что перепутать нетрудно, только Бо пониже ростом и глаза у него разные: один карий, другой – цвета голубоватой стали. Меня сбило с толку то, как он появился, незаметно для нас с Джеком, но я быстро соображаю, что этот манидо-тевин будит эхо в сердцах многих койотов.
Так оно и бывает с домами сердец. Вы всегда можете оказаться в своем доме, где бы ни были. Как пальцами щелкнуть. Наверно, потому и следы такие свежие, что Бо здесь ночевал.
– Что ты такое говоришь? – удивляется Джек.
Бо подходит и садится у костра.
– Я виделся с Джоленой, – объясняет он, – и она сказала, что Джо просил присмотреть за его подружкой.
– За Джилли, – вставляю я.
Он кивает:
– Славная девочка. Я захожу составить ей компанию, когда бываю в том углу Большого леса. Она мне и сказала, что Старуха уже навещала ее.
– Они говорили?
– Не словами, – отвечает мне Бо, – и Джилли ничего не поняла. Зато я понял. Она была Белой Бизонихой, Джо, а тебе известно, что это значит. Она вернулась на тропу бизонов, и никто из нас в ближайшее время ее не увидит.
– Но…
– Ты замечаешь, что происходит с внешним миром? – перебивает Бо. – Там все идет к чертям, разве не видно? И ты надеешься, что она станет беспокоиться об одной раненой девочке, когда ее мучит боль целого мира? Вернее даже, агония. Мир уминает, Джо, и уже не так медленно, как верно. Лавина стронулась, и ее не остановить. Думается, Старуха посмотрела на твою Джилли и решила, что там нет ничего такого, с чем девочка сама не смогла бы справиться.
Этого я и боялся. Нокомис все дальше и дальше уходит от забот отдельного человека, и причины тому ясно описал Бо. Когда целый мир в беде, собьешься с ног, разбираясь с каждым по отдельности.
Пожалуй, отыскать ее мне не по силам, да и взялся я за это, приходится признать, скорее для того, чтобы не пришлось заставлять Джилли делать то, что должно быть сделано. Самой отыскать в себе больное место и самой разобраться с тем, что ждет ее. Друзья могут стоять рядом, держать ее за руку, предлагать поддержку, но никто не сделает этого за нее.
– Чем она так важна-то? – спрашивает Бо.
– Она – друг, – отвечаю я. Это должно бы все объяснить, и объясняет, только…
