Даже если я выйду из комнаты, куда мне податься? О побеге и думать глупо.
У меня появилось чувство, что я готов принять пост официального историка. Нравится мне это или нет, но это меньшее из многих зол.
Мне предстояло принять немало тяжелых решений. Я хотел обдумать все как следует. Госпожа понимала — у нее хватит таланта и силы, чтобы обскакать по части предвидения старого лекаря, шесть лет просидевшего в глуши.
Закат. Пламенеет запад, полыхают облака. Небо расцвечено необычайными красками. Холодный и свежий северный ветерок заставляет ежиться. Охранник держался в отдалении, создавая иллюзию свободы. Я подошел к северному парапету.
Следов проходившей тут великой битвы почти не осталось. Там, где прежде стояли и пылали укрепления, колья, осадные машины, где люди гибли десятками тысяч, теперь был парк. Передовую отмечала черная каменная звезда в пятистах ярдах от Башни.
Мне почудились рев и грохот, я вспомнил орду мятежников, что накатывалась неутомимо, как море, волна за волной, разбиваясь о неподатливые ряды защитников. Я вспомнил Взятых в бою, их жуткие смерти, колдовство безумное, бешеное…
— То была битва битв, не так ли?
Я не обернулся к ней.
— О да. Я никогда не отдавал ей должного.
— О ней еще споют.
Госпожа глянула вверх. В небе начали появляться звезды. В сумерках ее лицо казалось бледным и напряженным.
Никогда прежде я не видел на нем ничего, кроме самодовольства.
— Что случилось? — Вот теперь я обернулся. Группка солдат стояла в отдалении, глядя на нас — не то потрясенные, не то очарованные.
— Мне было прозрение. Несколько прозрений, с первого раза я не смогла получить удовлетворительного результата.
— И?
— Возможно, результата нет вовсе.
Я ждал. Не стоит торопить самое могущественное существо в мире. Достаточно поразительно уже то, что она намерена довериться смертному.
— Все течет. Я видела три будущих. Надвигается кризис, исторический миг.
Я глянул на нее почти в упор. Лиловые сумерки пали на ее лицо. Прядка темных волос лежала на щеке — не нарочно; желание прикоснуться, обнять, может, даже утешить затопило меня.
— Три будущих?
— Три. И ни в одном из них мне нет места.
Что можно сказать в такой момент? Что это может быть ошибка? Сами говорите Госпоже, что она своего дела не знает.
— В одном будущем победит твое глухое дитя. Но это наименее вероятный исход, и она погибнет ради победы вместе со всеми соратниками. В другом — мой супруг разорвет могильные оковы и восстановит свое Владычество. И тьма опустится на десять тысяч лет. А в третьем он сокрушен навеки. Это самое сильное, самое завораживающее видение… но цена высока. Скажи, Костоправ, есть ли боги? Я никогда не верила в богов.
— Не знаю, Госпожа. Я еще не встречал осмысленной религии. Они обычно непоследовательны. Боги, судя по описаниям их поклонников, большей частью — психопаты с манией величия и паранойей. Не знаю, как они живут со своим сумасшествием. Возможно, впрочем, что люди просто неспособны правильно интерпретировать действия существа, настолько их превосходящего. Может быть, каждая вера — это искаженный и извращенный осколок истины. Может быть, и есть силы, лепящие наш мир. Но я никогда не мог понять, зачем богу в столь громадном мире волноваться из-за человеческих судеб или молитв.
— Когда я была девочкой… у нас с сестрами был учитель.
Заметил ли я? Да я весь обратился в слух, от макушки до пят.
— Учитель?
— Да. Он утверждал, что мы и есть боги, что мы творим собственную судьбу. И только мы определяем, что станется с нами. Изъясняясь просто, мы сами загоняем себя в ловушку.
— Интересно.
— Именно. Но есть и бог на свете, Костоправ. Не из сотрясателей тверди, нет. Он — отрицатель. Он завершает все повести. Его глад неутолим, и все вселенная соскользнет когда-нибудь в его пасть.
— Смерть?
— Я не хочу умирать, Костоправ. Все, что есть во мне, вопиет против несправедливости смерти. Все, что я есть, чем была и, наверное, буду, вылеплено стремлением избежать конца. — Она тихонько рассмеялась, сдерживая истерику. — Я построила бы себе мир, где я в безопасности. И краеугольным камнем его стала бы смерть.
Близился конец мечтаний. Я тоже не мог представить себе мир, в котором нет меня. И сердце мое гневалось. Гневается. Очень легко представить, как страх смерти становится манией.
— Я понимаю.
— Может быть. Перед вратами тьмы мы все равны, не так ли? Песок струится для всех. Жизнь — только всплеск, кричащий на зубах вечности. Но как же это все нечестно!
Я вспомнил Праотца-Дерево. Даже он сгинет когда-нибудь. Да, смерть жестока и ненасытна.
— Обдумал ли ты? — спросила Госпожа.
— Наверное, да. Я не некромант. Но я видел пути, которыми идти не желаю.
— Что ж, Костоправ, ты свободен.
Удар. Недоверие пронзило меня до самых пят.
— Что, простите?
— Ты свободен. Ворота Башни открыты. Достаточно выйти из них. Но ты можешь и остаться, занять свое место в борьбе, объединяющей нас всех.
Закат почти погас, только высокие облака еще озарялись снизу солнцем. По индиговому восточному небу плыл на запад эскадрон ярких точек. Направлялись они, кажется, к Башне.
Я пробормотал что-то невнятное.
— Желает она того или нет, Госпожа Чар снова должна сразиться со своим супругом, — произнесла она. — И до тех пор, пока не придет к своему исходу эта борьба, иной не будет. Ты видишь, как возвращаются Взятые. Армии с востока движутся к Курганью. Войска за границами равнины получили приказ отступить на позиции к востоку. Твое глухое дитя в безопасности, если только она не придет к нам с мечом. Наступает перемирие. Возможно, навсегда. — Слабая улыбка. — С кем станет сражаться Белая Роза, если не будет Госпожи?
С этими словами она оставила меня в полном ошеломлении и отошла поприветствовать своих ратоборцев. Ковры опадали из темноты, как осенние листья. Я придвинулся было, но мой личный охранник заметил, что я не настолько близко знаком с Госпожой, чтобы позволить себе ее подслушивать.
Северный ветер становился все холоднее. Не наша ли приходит осень?
Госпожа ничего у меня не требовала. Даже ее намеки были столь тонки, что додумываться до всего приходилось самостоятельно. Через два дня после нашего разговора на крыше я спросил полковника, могу ли я повидаться с ней.
Полковник ответил, что выяснит. Подозреваю, что он действовал по приказу, — иначе стал бы спорить. Прошел еще день; полковник явился, сказав, что Госпожа нашла время принять меня.
