Подойдя к террористу, Хок пнул неподвижное тело сапогом. Глаза Мэдигана медленно открылись, и сердце Хока подпрыгнуло в груди. Изабель сразу выхватила меч и встала рядом с мужем, готовая поразить страшного врага. С трудом приподнявшись, Мэдиган посмотрел на них, и губы его искривились в ужасной усмешке.
– Вы ничего не добились… Ничего… Я бы и так умер. Но я победил вас… вас всех. Ваш город обратится в руины… Все полетит в Тартар… Вы проиграли, мои храбрецы… Проиграли!
Взмахнув топором, Хок изо всех сил опустил его на преступника. Лезвие перерубило шею и глубоко врезалось в пол. Голова Мэдигана с деревянным стуком покатилась по каменным плитам, продолжая улыбаться посиневшими губами. Хок выдернул секиру и снова занес ее над корчившимся телом, но Изабель схватила его за руку.
– Оставь, Хок. Главное сейчас – колдун. Негодяй для того и сдох, чтоб мы не остановили Жреца.
Оба взглянули на шамана, неподвижно застывшего в центре сияющей пентаграммы. По щекам его струилась кровь, текущая из пустых глазниц.
«Наверное, он все-таки открыл глаза», – машинально подумал Хок.
Сзади к ним подошел Вульф Саксон. Вульф хотел спросить, что происходит, но слова замерли у него на языке. Магия переливалась в воздухе, словно в подвале била крыльями чудовищная птица. Над ними пронесся порыв ледяного ветра. Час приближался. Бесчисленные слепые глаза алчно взирали на них из-за грани реального, пылая древней жаждой неутоленной мести.
Жрец в пентаграмме тяжело рухнул на колени. Голубое сияние сделалось почти ослепляющим. Подсознательно Хок понял, что похищенная у убитых жизненная сила теперь перелетает из колдуна в другой мир, где ее жадно поглощают ненасытные, ждущие рты. Он попытался поднять секиру, но рука словно не принадлежала ему, в голове взрывался монотонный гул, мысли путались. Саксон медленно, словно двигаясь в воде, шагнул вперед. Хок и Изабель не шелохнулись, хотя от усилий пот выступал у них на лбу, а по телу пробегали судороги. Вульф, напрягая все мышцы, тянулся к шаману, мучительно отвоевывая шаг за шагом, забыв обо всем, кроме скорченной фигуры в центре голубого сияющего столба. Где-то раздавались пронзительные крики, леденящий душу вой. Добравшись до пентаграммы, Саксон ударил в нее кулаком. Послышался жуткий треск, подземелье содрогнулось, но пентаграмма устояла. Тщетно Вульф бил вновь и вновь, изо всех своих чудовищных сил. Голубоватое сияние обрело упругость сжатой пружины, оно колыхалось, мерцало, однако ничего не пропускало сквозь себя.
Мрак разорвала ослепительная вспышка. Жрец повалился вперед. Из его спины между лопатками торчал топор Хока. Мертвая рука потянулась к рукоятке, но бессильно опала на полпути, высунувшись за пределы сияющего круга. Саксон могучим рывком вытащил похолодевшее тело, и неожиданно шаман, повернув голову, взглянул ему в лицо окровавленными глазницами.
– Слушай. Ты понимаешь? Уже началось… Чудовища здесь.
Он умолк. Жрец умер, и эта смерть завершила магический ритуал. Дверь в Неведомое широко распахнулась, ломая границы пространства и времени, границы жизни и смерти. Те, кто столетиями жаждал мести, ринулись в реальный мир.
Из прошлого старой скотобойни, из времени боли, крови и ужаса, возвращались животные. Тысячи и тысячи тварей, зарезанных, разрубленных на части в проклятом подвале людьми, которые смеялись и шутили, убивая свои жертвы. Каждый стон, каждая смерть, многие годы страданий, запечатленные стенами древнего здания, руины которого лежали под фундаментом боен, теперь вновь вернулись в наш мир; вернулись во имя мести. Крохотные души сливались в одно, в нечто огромное и могущественное, не знающее покоя, терпеливо ожидающее на границе двух миров, когда настанет срок воздать кровью за кровь. Забытый ритуал, совершенный Жрецом и тысячекратно усиленный темной магией стен подвала, распахнул дверь в Неведомое, и животные, насытившись жизненной силой, украденной шаманом у несчастных заложников и наемников, ринулись туда, откуда их безжалостно изгнали топоры мясников. Они жаждали мести и только мести.
Королевский Дворец содрогался до основания. С потолка посыпалась пыль, куски лепнины, балки, по стенам зазмеились извилистые трещины. Защитные заклинания были сметены в один момент, и души животных, опять обретя плоть, устремились в город. По булыжной мостовой загрохотали копыта, превращая в кровавую кашу тела прохожих. Кровь рекой текла в сточных канавах, но животным было этого недостаточно. Отовсюду их поражали стрелы, копья, мечи, но оружие не могло причинить им боль или ранить. Они давно умерли и навсегда избавились от страданий мира сего.
Не было такой силы, которая могла бы выдержать бешеный напор тварей. Повсюду валялись изуродованные трупы мужчин и женщин, раздавленные, растоптанные, изорванные рогами. Кровь стекала с изогнутых рогов в огромные раны, которые столетия назад прорубил топор мясника. Впереди неслись быки, словно могучие тараны, а за ними, добивая падших, погружая морды в еще трепещущие тела, следовали овцы, козы, телята. Не было самой маленькой твари, которая не попробовала бы на вкус еще теплую человеческую плоть.
Крики, вопли, стоны боли и отчаяния сливались в безумный рев, наполнивший весь город. Грехи мясников столетия спустя пали на головы их отдаленных потомков, и люди, словно помешанные, метались по улицам, почти потеряв от страха человеческий облик. Многие в исступлении убивали себя или друг друга, чтоб через несколько минут самим погибнуть под окровавленными копытами. В этом океане хаоса уцелели лишь маленькие островки, где до последнего сопротивлялись обитатели Улицы Богов, но их было слишком мало.
В Чертовой Яме кровь текла по сорванным с петель дверям и выбитым решеткам. Сама смерть носилась по мрачным коридорам тюрьмы, не щадя ни заключенных, ни тюремщиков, не обращая внимания на тяжелые затворы, в камерах бесновались сошедшие с ума узники, дрались, впиваясь в горло врагу, пускали в ход зубы и ногти.
В казармах городской Стражи кипела битва. Солдаты сражались с храбростью обреченных, отстаивая каждую ступеньку, каждый дюйм. Но тщетно поражали они тварей мечами, напрасно чародеи бормотали свои заклинания. Животных было слишком много, и сила их была слишком велика.
По роскошным залам и приемным городского Совета носились черные демоны в образе лошадей, ударами копыт разрушая все на своем пути. Здание дрожало от грохота, дикого ржания, душераздирающих предсмертных воплей. Красные глаза исчадий ада пылали словно костры, как будто впитав в себя потоки пролитой ими крови. Среди обломков мебели, битого стекла, изорванной бумаги валялись, как сломанные куклы, тела владык города, некогда важных и самоуверенных, а теперь изувеченных и жалких. В устремленных в потолок глазах навеки застыл бескрайний ужас.
