Глава 25. Храм Ста
потерянный свет в башне, что выше небесного свода
У дозорных уж такая работа — каждый день всматриваться вдаль. От безделья они, конечно, часто разглядывают и свой собственный нос, хотя сами стражи утверждают, что это особое упражнение для тренировки зрения. Посему иногда их можно пожурить за несерьезное отношение к обязанностям, но обвинять в плохом зрении глупо. Вот и на этот раз один из солдат на северной башне вмиг разглядел всадника вдалеке, и не только его фигуру и цвет лошади, но и пресловутый черный крест на тяжелом доспехе. К Валиону скакал один из кардиналов ордена Ста.
Рыцарь летел стрелой. Привратники возле Северных врат только и сделали, что удивленно проводили его взглядами. Сонный народ, прогуливавшийся по улицам, очумело бросался врассыпную от мчавшегося во всю прыть коня.
Всадник беспрепятственно проехал через третий и второй квартал. Перед ним выросли первые врата. Два стража, обычно останавливавшие каждого, на этот раз поклонились и расступились в стороны.
Мимо проносились площади с разными статуями и дома влиятельных аристократов. Проехав по небольшому саду, всадник оказался на обширном поле, где гуляло стадо лошадей. Вот и, наконец, тяжелые ворота. Как только рыцарь подъехал ближе, плотно закрытая решетка поползла вверх, а навстречу ему вышел камердинер. Всадник кивком поприветствовал вежливо склонившегося слугу и, ловко спрыгнув с коня, передал поводья.
— Накормить, сменить подковы, взнуздать как можно скорей, — бросил рыцарь на ходу, посмотрев на самый верх высокого шпиля, затянутого серыми клубами облаков.
Мерные шаги латных башмаков разносились по широкому коридору. Слабый свет тонкими лучами падал через узкие стрельчатые окна на каменный пол и голые, неприкрытые картинами и гобеленом, стены. Люди, боготворившие храм и считавшие его кладезем всех сокровищ мира, никогда бы не поверил глазам, попади они сюда.
Однако слухи не врали. Главные богатства ордена хранились в потайных залах, скрытых комнатах и библиотеках. Братство сотни лет принимало самое деятельное участие в жизни империи: бессчетные экспедиции, задания и исследования приносили им достаточно славы и пополняли казну. Стоило просто взглянуть на Небесный Шпиль и земли вокруг.
Найти нужную комнату в огромном замке иногда стоило многих усилий и времени, но рыцарь точно знал, куда лежал его путь. Коридор заканчивался большими дубовыми дверями, обитыми блестящим металлом. Сделанные из особенной, ценной древесины, их много лет назад доставили из Дубовой рощи, где мастера-плотники собирали сложную конструкцию по старинным чертежам. Каждую створку везли четыре быка; сложно было представить, сколько работников ставили двери на специальные стальные петли.
Рыцарь остановился и сосредоточился, произнося про себя молитву, после чего расстегнул специальные крюки и снял блестящий шлем. По правилам ордена рыцари скрывали лицо от мира. Истоки древнего ритуала терялись в прошлых эпохах, но соблюдать его считалось священным долгом. Только в храме и, в особенных случаях, за его пределами сто рыцарей могли ходить с непокрытой головой.
Ценители красоты не преминули бы указать на идеальные черты лица этого воина. Длинные волосы, похожие на чуть искрящиеся нити серебра, и печальные глаза цвета утренней лазури делали его лик совсем чуждым для простого смертного.
Вздохнув, он толкнул дверь и, несмотря на огромный вес, она легко распахнулась. Вверх уносила ступени круговая лестница. Нешуточный подъем в немалых пять тысяч ступеней вел в верхнюю залу. Некоторые рыцари и служители проделывали нелегкий путь ежедневно и даже по несколько раз в день, считая испытание за благость.
С каждой минутой домики, видневшиеся в окнах, становились все меньше, а воздух тяжелел. Настал момент, когда из башни открылся вид на всю столицу и земли вокруг, но скоро стены снаружи обуяло марево облаков. Стеклянная смотровая площадка, венчавшая Небесный шпиль, никогда не видела пасмурных дней, дождя или снега, потому что лежала куда выше всяких туч. В непогожие ночи звездочеты ордена забирались на вершину храма, дабы не упустить важных событий на небосклоне.
В углу площадки ютилась почти незаметная дверца. За ней лежала последняя лестница, поднимавшаяся на пик Небесного Шпиля, в комнату света — так называлась малая зала, прямо под самой крышей башни. Преклонив колени, в ее центре молился рыцарь. Трудно было представить себе мужа более достойного или могучего, чем этот воин, бывший настоящим воплощением силы и храбрости. Если бы он попал на площадь, запруженную толпой, то на две, а то и три головы возвышался бы над людьми. Даже во время молитвы он не снял доспехи, которые как две капли воды походили на снаряжение всадника.
В полутемную залу с одним окном в самом центре потолка ворвался луч солнца. Тяжелые доспехи рыцаря и вся комната наполнились неожиданно ярким светом, мерцание походило на снисхождение бога в мир людей. Латы воина вспыхнули ярким огнем, и на стали отпечатался багровый росчерк символов. Свет угас, и письмена со временем потемнели. Рыцарь поднялся с колен и последний раз с печалью посмотрел через стекло в небо.
— Эолай, брат, — поприветствовал он всадника, хотя не мог слышать или видеть, как тот зашел. Связь между ними была так велика, что он давно почувствовал близость встречи.
— Израэль, брат, — ответил ему вошедший рыцарь, и улыбка осветила его прекрасное лицо теперь совсем похожее на лик ангела. Когда Израэль обернулся, Эолай пошел навстречу, и они обнялись, словно не виделись много лет.
Несмотря на равенство всех кардиналов, все почитали Израэля за самого могущественного и справедливого. В ордене он считался старшим из братьев, но никогда не смотрел на остальных из сотни или служителей свысока. Ответственность и рассудительность, а не гордыня, как считали многие, делала его главой самой властной и сильной гильдии в Валионе, да и во всей империи. Он отечески похлопал Эолая, который выглядел куда младше него, по плечу и тоже улыбнулся.
— Ничего? — спросил младший брат и выразительно посмотрел на окно.
Израэль отрицательно покачал головой. Они вместе вышли из комнаты света и стали медленно спускаться. Впереди ждали пять тысяч ступеней молчания. Каждый чувствовал, что предстоял тяжелый разговор, ведь старший кардинал, без сомнений, уже догадался о причинах визита любимого брата, на дух не переносившего суету человеческого города.
Они остановились на одном из нижних пролетов. Хмурая перина туч вздыбилась и свисала с неба рваными лоскутами. Старший кардинал с грустью посмотрел на Эолая и надел серебристый шлем.
— Что бы там ни произошло, рад видеть тебя во здравии. Какие же вести или события прервали твою миссию и заставили столь спешно вернуться? — тон Израэля говорил о серьезности предстоявшей беседы. Он прекрасно понимал, о чем пойдет речь.
— Я отыскал нечто важное и не мог продолжить порученное задание без особого доклада, — младший брат отвел глаза в сторону и стал разглядывать крыши домов и соборов, над одним из которых кружила стайка ручных голубей.
— Брат мой, — старший кардинал сделал ощутимую паузу, хотя подобрал слова для беседы задолго до нее. — Ты всегда был лучшим из нас, самым светлым и добрым. Ты прекрасно знаешь, как сильно я тебя люблю и как ты нужен братству. О, Эолай, только глядя на тебя в темные годы я побеждал сомнения, готовые сломить мой дух. Ты верил в свет… Поверишь ли в новую жизнь без него?
Младший брат выглядел покинутым и опустошенным, разглядывая купола храмов и небо, беспросветно затянутое облаками. Когда глава ордена говорил про свет, он вздрогнул и будто очнулся ото сна.
— Знаешь, брат, они ведь и не подозревают, насколько глупы и бессильны, — ответил он, указывая на копошившихся внизу горожан и приезжих. И те, и другие одинаково походили с такой высоты на муравьев. — Люди давно отравились честолюбием и тщеславием; полагают, что разбираются во всем на свете, но их внутренний мир пуст, как гнилой орех. Они воздвигли ложные престолы, и сами взгромоздили на них идолов себе подобных: царей, баронов, графов, наконец — императора. Истина для них — ничто. Долгое время я думал, что все люди достойны лишь презрения и всем сердцем презирал каждого из них, — он замолчал, взял обеими руками шлем и медленно надел его. — Но, как не больно признавать — нам все еще есть, чему поучиться у некоторых из них, — голос его стал сильным. — Ты прекрасно знаешь, про что я говорю, раз через столько лет сам еще поднимаешься на Шпиль. Я никогда не потеряю надежду, так же, как и ты, и найду первого кардинала!
