Утопая в зеленом свечении ее глаз, Лютиен не мог найти слов. Впрочем, в них не было нужды.
— Еще один поцелуй? — спросила девушка. Она едва успела выговорить это, как Лютиен приник к ее губам.
— Ты увидишь меня снова, — пообещала она, отодвигаясь. А затем ушла, превратившись в одну из ночных теней.
— Все это игра, — жаловался Оливер той же ночью, когда они с Лютиеном возвращались домой. Пожалуй, в желудке молодого человека находился некоторый избыток эля. — Уж конечно, ты не настолько глуп, чтобы не понять этого.
— Мне наплевать! — Это было заявлено весьма решительно, хотя и несколько заплетающимся языком.
— Гномов всегда обвиняют, судят и приговаривают к каторжным работам в шахтах, — упрямо продолжал Оливер. — Легальное и неоспоримое рабство. Именно так Монфор достиг своего процветания, неужели тебе это непонятно?
— Мне наплевать.
Оливер боялся, что Лютиен скажет именно это.
Перед следующим рассветом двое друзей крадучись пробирались вдоль разделяющей город стены у основания Собора. Они перебрались через нее достаточно легко, и Оливер, зная порядки, решил остановиться в тени северного крыла Собора: это был трансепт, одна из двух частей длинного здания, которые придавали ему форму креста. С этой стороны несколько зданий почти примыкали к Собору, образуя открытую площадь.
— Нам надо в западный конец, — объяснил Оливер, заглядывая за угол огромного трансепта, и тут же посоветовал Лютиену снять накидку.
Юноша так и сделал. В первый раз он находился так близко от Собора, и каким же маленьким и ничтожным показался сам себе юный Бедвир по сравнению с величественным строением! Он окинул взглядом здание до огромных арок и множества горгулий, свисавших сверху и глядящих на жалких людишек — таких, как он. Зловещим и внушительным выглядел Собор в предрассветный час.
Вскоре после восхода солнца площадь заполнилась народом, купцами и ремесленниками, а также преторианскими стражниками. Лютиен заметил, что многие люди привели с собой детей.
— Последний день недели, — объяснил Оливер, и Лютиен кивнул, осознав, что закончилась еще одна неделя, а вместе с ней и весь сентябрь. — День налогов. Они приводят сюда детей, надеясь на милосердие, — Оливер хмыкнул, всем видом демонстрируя возмущение подобной наивностью.
Друзья притаились за углом, стараясь не привлекать к себе внимания. Наконец высокие и узкие дубовые двери Собора распахнулись и народ длинной вереницей потянулся в гигантское здание. Здоровенные циклопы встали по обе стороны дверей, бесцеремонно допрашивая проходивших мимо, сбивая в кучки мужчин и их семьи, как овец.
Оливер оттащил Лютиена подальше в тень стены, когда несколько обитых железом повозок подъехали к боковой двери в середине северной стены трансепта, к другому весьма впечатляющему входу, хотя и не такому огромному, как высоченные западные двери Собора. Множество преторианских стражников вышло из Собора навстречу привезенным узникам — четырем мужчинам, трем женщинам и двум гномам, которые были одеты в мешковатые серые балдахины, в основном открытые спереди. Лютиен узнал того гнома, который помог ему и Оливеру, сразу же — по лохматой иссиня-черной бороде, торчащей из капюшона, и по той же самой кожаной жилетке без рукавов, которая была на нем в то утро на площади Моркнея.
— Шаглин, — беззвучно произнес юный Бедвир, вспомнив имя, названное ему Сиобой.
Он двинулся вперед, но хафлинг твердо удержал его на месте. Лютиен бросил на него вопросительный взгляд.
— Слишком много, — беззвучно произнес Оливер и указал на строение, находящееся на площади напротив арестантских повозок. Лютиен заметил несколько фигур, болтавшихся около этого маленького здания или сидящих на мостовой подобно нищим, которые нередко встречались в нижней части города. Они кутались в плащи с капюшонами, пряча лица, но, приглядевшись к ним пристальнее, Лютиен понял беспокойство своего друга.
Все эти «нищие» отличались широкими плечами и пудовыми кулаками, напоминая воинов или циклопов.
— Неужели они ожидают нас? — прошептал Лютиен на ухо Оливеру.
— Это самая элементарная ловушка, — ответил хафлинг. — Легкий способ избавиться от возникшей проблемы. Возможно, им известно, каким глупым ты иногда бываешь.
Лютиен кинул на товарища негодующий взгляд, но стоя рядом с громадиной Собора при ярком свете дня, наблюдая за преторианской гвардией, заполнявшей улицы, он, честно говоря, не мог с ним не согласиться. Уходить не хотелось, но юноша задавал себе вопрос, что на самом деле он мог бы сделать.
Лютиен повернулся к Оливеру. Его отчаяние перешло в изумление. Хафлинг засунул свой темный камзол, черные туфли и шляпу в разные отделения волшебной перевязи, закатал штанины как можно выше и натянул на себя платье из набивной ткани, какие носили юные девушки.
Сделав это, Оливер вытащил парик из длинных и черных конских волос (Лютиен понятия не имел, где он его раздобыл), затем замотал голову несколькими слоями вуали, предусмотрительно скрыв усы и бороду.
«Добрый старина Оливер», — подумал Лютиен, с трудом удерживаясь, чтобы не расхохотаться вслух.
— Я — твоя юная невинная дочь, а ты — мой папаша-купец, — объяснил хафлинг, вручая Лютиену мешочек с позвякивающими монетами. Лютиен открыл его и заглянул внутрь. Его глаза расширились, когда он увидел, что монеты золотые.
Оливер взял его под руку и храбро повел за угол. Они обошли подальше арестантские повозки и циклопов, приближаясь к центру площади. Друзья направлялись к западной двери в Собор.
Эта западная стена привлекала внимание Лютиена все время, пока они шли. Она отнюдь не была плоской, в ней имелось множество ниш и углублений, в которых находились красивые, ярко раскрашенные статуи. Это были персонажи из религии Лютиена — герои древнего Эриадора. Он заметил, что их давно не приводили в порядок: краска шелушилась и облезала, и почти в каждой нише вили гнезда птицы.
Юный Бедвир начинал понемногу приходить в возбужденное состояние, но неожиданная выходка Оливера прервала его мысли.
— Я же говорила тебе, папа, что мы опоздаем! — завопил хафлинг тонким голосом.
Лютиен изумленно взглянул на товарища, но тут же выпрямился и смерил уничтожающим взглядом двух развеселившихся циклопов-стражников.
— А что, мы разве опаздываем? — спросил он.
— Он боится попасть в шахты за то, что опоздал к сбору налога, — заметил один из циклопов и непристойно захихикал, глядя на Оливера. — Или, может, он опасается, что Моркней заберет его маленькую дочурку. — Их отвратительный гогот показался Лютиену невыносимым. Юноша с трудом сдерживался, чтобы не потянуться за мечом.
