— А вы думали, я вас бросил?
Разговаривать с дамой лежа не учтиво. Пришлось подняться.
— От чего вам не спится? — спросил я причину бессонницы. — Или вам мешают?
— Не переношу этих жучков, паучков и мух. Мерзкие создания так и норовят укусить или забраться под платье.
— Могу понять их желание, — состроил я даме глазки.
Югоне сделала вид, что не поняла намека.
Разъясним, — не унывал я. Сказывалась высокая квалификация и богатейший опыт по играм в непонятки.
Бросив взгляд, нет ли кого поблизости, я взял маркизу за руку и притянул к себе. Она не вырывалась. Должно быть, в столице подобное обхождение не в диковинку и уединение используется по назначению без проволочек и занудства.
Поцелуй был долог и сладок. Так долог, что во мне забурлили инстинкты, и так сладок, что подталкивал к дальнейшим наступательным действиям. Я, прижался к маркизе и, жарко дыша в нежное ушко, провел рукой по бедру вниз, рассчитывая обратным ходом задрать ей подол. Югоне легко раскусила незамысловатый маневр.
— Граф, граф, — призвала она меня к благоразумию. — Нас увидят.
— Они не догадаются, — сострил я, тиская маркизу за округлости.
— Все должно быть к месту, Лех, — произнесла она и отстранилась.
Интересно в здешнем законе есть сто семнадцатая статья, — горько подумал я, предполагая, что тисканьем и поцелуем дело и закончится.
— Ой! Моя фибула! — огорченно вскрикнула Югоне, окончательно покидая мои объятья в поисках оброненной драгоценности. По правде я не заметил, что бы с нее что-нибудь пропало.
— Вы, что-то потеряли, — учтиво поинтересовался я у нее.
— Фибула! Аметистовый трилистник! Она упала в траву!
Я посмотрел под ноги. В таких зарослях ее будет трудно отыскать. Если конечно фибула действительно упала.
— Я подарю вам новую, — пообещал я расстроенной маркизе.
— Нет! Нет! Она дорога мне как память. К тому же фибула очень старинная.
— Тогда давайте поищем, — предложил я маркизе, предприняв попытку снова заключить ее в объятья.
— Ох, эти противные букашки я так их боюсь, — запричитала маркиза, не даваясь в мои загребущие руки.
— Хорошо, отойдите в сторону, я поищу, — вызвался я добровольцем.
Югоне отступила назад, оставив меня шарить в траве. Поиски были долгими и успешными. Фибулу я нашел. Выхватив из моих рук обретенную пропажу, и послав мне воздушный поцелуй, Югоне убежала, чуть ли не вприпрыжку. Глядя ей вслед, я прикидывал, какую бриллиантовую безделицу ей следовало подарить, что бы она оказалась более покладистой.
Оставшись один, я присел на осколок каменной плиты. Над поверхностью трав, над желтыми, белыми, голубыми, бледно-розовыми чашечками цветов, порхали беззаботные бабочки, жужжали упрямцы шмели и работяги пчелы.
— Надеюсь, больше ни кто не приволочется, — пожелал я себе, приглядывая новое место завалиться на боковую.
Надеждам моим было суждено разбиться, что вольному бригу о подлый риф.
— Ваше сиятельство! — позвали меня робко.
Я обернулся. Из-за черной стелы, боязливо выглядывала служанка, прихваченная из Эль Гураба.
— Ваше Сиятельство, — повторила она обращение.
— Ваше Сиятельство весь здесь до копейки. Дальше что? — в недовольстве рыкнул я и, намереваясь побыстрее разделаться с очередной напастью, энергично поманил нарушительницу графского покоя.
Девица, путаясь подолом в высокой траве и запинаясь в рытвинах, подошла. Приятное личико её густо покраснело.
Рейтары, сучье племя напоили, — заподозрил я бравых ребятушек в глупой шутке. Но, приглядевшись внимательней, обвинение с подопечных Альвара снял. Служанка боялась меня до столбнячных судорог.
— Я… Я…, - зазаикалась от лишних переживаний девушка.
— Внятней и живее, — в приказном порядке поторопил я не в меру трусившую деву.
— Я хотела попросить вас за брата, — набравшись смелости, выпалила она и зажмурилась от собственной дерзости.
Вот так кумовство с заднего двора и торит дорожку в большом мире, — нахмурился я, не зная, что и ответить.
— Как тебя звать, — спросил для начала я радетельницу за родственника.
— Элия.
— Так что с твоим братом, Элия? — задал я, следующий вопрос, разглядывая неурочную просительницу. Стройна, миловидна и, не смотря на юность лет вполне сформирована. Невеста вся в прыщах, дозрела, значит*. В прочем прыщей у неё не имелось.
— Он… он сидит в тюремном подвале Эль Гураба.
— Прискорбно, дитя мое, прискорбно, — сочувственно завздыхал я добрым дядюшкой. — И что он натворил?
— Он задолжал… Совсем не много… — и не успел я уточнить у Элии, на какую сумму влетел еёшный братец кролик, что его маринуют в каталажке, как она, запинаясь на каждой букве, каждом слоге и слове, предложила. — Если я сделаю кое-что для вас… Если вы… То тогда… Вы простите Доэля и отпустите его домой…
Ух, ты! — опешил я от заманчивого бартера и слегка напрягся. Не скажу где!
— Садись, — указал я девушке на замшелую базальтину.
Элия торопливо закивала и принялась расшнуровывать платье.
— Сказано садись, а не ложись, — поправил я её. — Что бы сесть ни чего снимать не надо.
Запунцовив пуще прежнего, Элия села на краешек камня.
Руки у нее дрожали на манер моих с озверенного похмелья.
— У меня еще не было мужчины, — голос Элии стал тихим-тихим, почти беззвучным. — Он должен всего пятьдесят золотых реалов, — она тихонько всхлипнула. — Он болен… И у меня больше никого нет. Совсем-совсем. Отпустите его…
Ну, почему я не злодей? — с ироничной издевкой вздохнул я. — Явил бы высочайшую милость. Порушил девичью честь, — и вторично присмотревшись к девушке, сокрушенно покачал головой. — Ох, не правильно меня воспитывали, ох, неправильно!
— Хорошо, — согласился я с просьбой. — Я освобожу твоего брата, — и тут же пожалел. Элия опять принялась теребить шнуровку платья. — Освобожу под твое поручительство вернуть долг, — остановил я шуструю деву.
Она не поверила не единому моему слову. Точнее, не поверила, что Гонзаго так просто возьмет и выпустит брата из тюряги.
