— Но почему же довольно? — холодно осведомилась она. И от этого вопроса ее, точнее от тона, которым он был произнесен, Софья ощутила невероятное напряжение, и по всему телу ее пробежал озноб: она сама не знала, но слышала часто, будто пламя ада не обжигает, а пронизывает стужей. Похоже, так оно и обстояло на самом деле.
— Почему довольно? — продолжала спрашивать француженка. — Ты снова хочешь воспрепятствовать мне? Ты же знаешь, мой дорогой брат, что это не по силам тебе. В самом далеком детстве ты был гораздо сильнее меня и твоя огненная демоническая сила не могла сравниться с моей. Но ты оказался ленив, ты не упражнялся в уроках, преподанных тебе Асмодеем. Вместо того, чтобы постигать искусство искушения Евы, ты часами играл с ним в шахматы, а после выиграв давал главному демону щелчки в лоб или пихал его под зад ногой, под самый хвост с кисточкой. Я же оказалась куда более старательной воспитанницей. Я упражнялась веками, и то, что мне не дано было от рождения, я смогла обрести посредством упорной тренировки. Так что в нашем столкновении, тебе лучше не соваться, брат Мазарин. Я еще потягаюсь с Софьей, хотя бы потому, что сердце ее совсем недавно было действительно чисто и знало истинную, жертвенную любовь, которой мне очень не хватает, чтобы плотно позавтракать ею. А у тебя мне позаимствовать нечего, я уже все взяла. Ты не привлечешь меня, Мазарин, как привлекал раньше. Она будет мертва! — заявил Демон запальчиво, — но все-таки, — добавил тут же вполне елейно, и Софье показалось, даже вильнул хвостом, который, наверняка, прятал под элегантным одеянием: — ведь это все твоя вина, дорогой братик. Ну, зачем ты меня оттолкнул? Почему всегда ты обращался со мной с пренебрежением и насмешкой? Как ты посмел так со мной обращаться — вскричал Демон громогласно, так что свечи зашатались в подсвечниках, — ведь сам ты-ничто. О, если бы ты подчинился мне, Мазарин, то я бы оставила твою Софью в живых. Я предпочла бы видеть, как она страдает, умирает от горя, и это радовало бы мое сердце. Моя миссия тогда была бы выполнена. Моя матушка удовлетворилась — ведь она так желала, чтобы я покорила тебя, Мазарин и властвовала над тобой и над всей землей вокруг, — она почти с вожделением провела ладонями по своим рукам, обнажая их все выше и выше, — но ты от меня убежал в Птолемаиду. О, как я горько плакала тогда. Я вот-вот заплачу и сейчас, — она уже прижала к лицу свои восхитительные пальцы, но в этот момент в дверь за спиной Командора постучали.
— О, Люцифер, кого еще там несет? — воскликнула в раздражении Жюльетта. — Никогда не дадут спокойно поговорить! О, люди, люди, они не исправимы! Их никто не воспитает, ни дьявол, ни Бог! Войдите, — разрешила она, вздохнув.
Скрипнув, дверь медленно открылась. На пороге стояла княжна Лиза в накинутой на плече беличьей накидке, а за ее спиной виднелся незнакомый юноша, с большим дорожным кофром в руках. Он переминался с ноги на ногу и не мог отвести глаз от представшей его взору Жюльетты — ослепительно красивой, хрупкой и нежной, с распущенными по плечам длинными черными волосами.
— Простите, что мы помешали, — смущенно проговорила Лиза, подталкивая молодого человека вперед, — вот его зовут господин Петр Петрович Сверчков. Он прибыл из Петербурга, из какого-то Управления и случайно оказался у нас в усадьбе. Он всем сказал, что ищет Командора Сан-Мазарина и поскольку кроме меня никто даже никогда не слышал о таком господине, я сразу сообразила, что ему нужно сюда. Вот я его и привела…
— А кто Вы такой, молодой человек? — недовольно спросила у него Жюльетта, поправляя волосы, — зачем вы к нам пожаловали из Вашего Управления в Петербурге?
— Я… это, прошу принять мои восхищения, мадам, — юноша поклонился, сорвав шляпу с головы, — я стажер, мадам. Меня из Петербурга направили к господину Командору на обучение.
— Кто-кто, простите? Стажер? — переспросила у него потрясенная француженка. — Нет, это просто что-то невероятное, право! Его прислали из Петербурга на обучение. На обучение чему, позвольте поинтересоваться?
— А что такого? — пожал плечами молодой человек, очевидно испытывая неловкость и пригладил рукой непослушные волосы, — мне вот из главной конторы предписание дали, все с подписями, с печатями как положено, с двуглавыми орлами. Так и написано: к Командору Сан-Мазарину. Я может быть, очень помешал? — догадался он.
— А Вы и не заметили? — не скрывая недовольства, ответила ему Жюльетта и поправила вышивку на корсаже платья. — Вы не могли бы зайти попозже, что ли? Здесь все заняты сейчас.
— Ну, хорошо, — молодой человек с расстроенным видом направился к выходу, — попозже, так попозже. Я же не знал, что идет совещание. Надо тогда табличку вешать. Но Вы не беспокойтесь, — едва приостановившись, он снова поклонился. — Я найду, где переночевать. Да и не слишком — то уютно у Вас здесь, прямо скажем, воняет чем-то тухлым.
— Нет, останьтесь, Сверчков, — послышался властный голос Сан-Мазарина, — я рад, что Вы приехали. Я Вас ждал. И вы объявились очень кстати. А попозже, я так полагаю, к нам зайдет мадам де Бодрикур, — он бросил быстрый взгляд на великолепную алую Жюльетту. — Как раз в то время, когда мы немного отдохнем от ее трудов. А то мадам сегодня так много работала, что ей в самый раз взять краткий отпуск, на болотный остров. Всего хорошего, сестрица, — он иронически улыбнулся Демону, — до следующего представления Вашего таланта, — и сразу объяснил ничего не понимающему юноше: — мадам де Бодрикур служит воспитательницей у княжны Елизаветы Федоровны, но прежде во Франции она весьма отличалась на артистическом поприще. И вот теперь иногда от скуки, когда княжна Елизавета Федоровна плохо выучит уроки, мадам де Бодрикур представляет всем пьесы в декорациях разрушенного монастыря. А мы смотрим. Браво, мадам де Бодрикур, Вы были восхитительны, как всегда! Как Вы считаете, Софья Ивановна? — взгляд черных глаз Командора, вовсе не огненных, а просто очень, очень усталых, обратился к княгине Андожской и словно обнял ее, сообщая теплоту и успокоение: — Вы согласны со мной?
— Я вполне разделяю Ваше мнение, Командор, — проговорила Софья и сама удивилась, как плавно и невозмутимо проплыл от нее к нему ее голос, как будто они и в самом деле только что смотрели представление в театре, а не пережили ужасающее терзание сомнением и безысходным отчаянием, длившееся, как казалось, бесконечно.
— Отлично, тогда я остаюсь, — радостно объявил стажер и плюхнул на пол весьма увесистый кофр, прикрыв его поношенной шляпой.
Поджав красивые красные губы, Жюльетта переводила золотистые глаза с одной фигуры на другую, во ничего не отражалось на ее бледном лице, снова превратившемся в бестрепетную маску.
