И точно так же, как и предыдущего вестника, они забили его камнями. А потом вырезали его послание на золоте и поместили в свои храмы.
Когда Музы успокоятся? Когда они устанут? Даже после этого они снова прислали вестника к воротам Золотого Города. И по этому случаю он был увенчан золотым венком, что вручили ему великие Музы, венком из калужницы, желтой и нежной, и сделанной из чистого золота, и не кем иным, как Музами, и все же он был побит камнями в Золотом Городе. Но послание было получено, и что до этого Музам?
И нет им покоя, потому что недавно я услышал, как они взывают ко мне.
«Передай нашу весть, — попросили они, — в Золотой Город».
Но я не хотел отправляться в путь. И они вновь воззвали ко мне. «Передай нашу весть», — сказали они.
И я вновь не откликнулся, и они выкрикнули в третий раз: «Передай нашу весть».
И хотя они взывали уже трижды, я не желал отправляться. Но и утром и ночью и долгими вечерами они взывали.
Когда они успокоятся? Когда они устанут? И слыша их несмолкаемые просьбы, я приблизился к ним и сказал: «Золотой Город больше не Золотой Город. Они променяли свои столпы на латунь, а храмы — на деньги, а из золотых ворот начеканили монет. Их город стал темным обиталищем, исполненным порока, на его улицах нет покоя, красота покинула его, и старые песни ушли».
«Передай нашу весть!» — закричали они.
И я сказал великим Музам: «Вы не понимаете. Вам нечего передавать в Золотой Город, это место более не свято».
«Передай нашу весть!» — закричали они.
«В чем ваша весть?» — спросил я великих Муз.
И когда я услышал их весть, я извинился за то, что не рискнул бы говорить о таких вещах в Золотом Городе; и вновь предложили они мне отправиться туда.
И я сказал: «Я не пойду. Никто мне не поверит».
Но Музы всю ночь продолжали взывать ко мне.
Они не понимали. Откуда им знать?
Три рослых сына
Перевод Е. Джагиновой
И вот Человек воздвиг гордость своей цивилизации, высочайшее сооружение величайшего города.
Где-то в глубинах земли бесшумно мурчали машины, удовлетворяя все его нужды, отпала необходимость в тяжелом труде. Так сидел он и непринужденно обсуждал Проблему Пола.
И время от времени, из позабытых просторов к его подъезду, к самому дальнему бастиону наивысшей славы Человека, с трудом приходила бедная старуха, прося подаяния. И всегда ее прогоняли. Ведь это торжество свершений Человека, этот город был не для нее.
То сама Природа приходила попрошайничать из позабытых полей, и именно ее всегда гнали прочь.
И неизменно возвращалась она в свои поля.
И вот она явилась вновь, и вновь ее погнали прочь. Но с ней пришли три ее сына.
«Их следует впустить, — сказала она. — Вот уж их, моих сыновей, нельзя не впустить в твой город».
И три рослых сына вошли.
И были это сыновья Природы, ужасные дети этой отринутой, — Война, Голод и Чума.
И вот вошли они внутрь и застали Человека в его городе врасплох, все еще занятого своими проблемами, озабоченного своей цивилизацией, не слышащего шагов этих троих, что подошли сзади.
Компромисс
Перевод Е. Джагиновой
И выстроили они свои великолепный дом, свои город славы, прямо над логовом землетрясения. Они выстроили его из мрамора и золота в сияющей юности мира. И там они пировали и боролись друг с другом, и называли свой город бессмертным, и танцевали, и пели песни богам. Обитателей этих счастливых улиц не заботило землетрясение. А в недрах земли, у черного подножия пропасти те, что поработят Человека, безостановочно бубнили и бормотали во тьме, бормотали и подстрекали землетрясение испробовать свою силу на этом городе, бесстрастно подкравшись в ночи, и раскрошить их столпы, как кости. И снизу, из закопченных глубин, землетрясение отвечало им, но не собиралось им потакать и потому не мешало, ибо — кто знает, кем были те, что танцевали целыми днями под грохот стихии, может статься даже, правители того города, что не страшился гнева землетрясения, были богами!
И так брели мимо столетия, обходя весь свет, и однажды те, что танцевали, те, что пели в том городе, вспомнили, что прямо под их ногами, в глубинах, таится в своем логове землетрясение. И они начали строить планы, один за другим, и искать способы избежать опасности, искать пути умиротворить землетрясение и унять его гнев.
Они посылали в недра земли поющих дев и жрецов с овсом и вином. Они посылали вниз гирлянды и ягоды в надежде на благосклонность. Вниз, по черным ступеням к черным глубинам земли они посылали только что зарезанных павлинов, и мальчиков со жгучими специями, и священных белых изящных кошек в ожерельях из жемчуга, только что добытого из моря. Они посылали в недра огромные бриллианты в кофрах из тика, и притирания, и диковинные восточные краски, стрелы и доспехи, и кольца своей королевы.
«Ага, — сказало землетрясение в холоде земных глубин, — так они вовсе не боги».
До чего мы дошли
Перевод Е. Джагиновой
Когда рекламодатель узрел в рассветной дымке силуэты церковных шпилей, он глядел на них и рыдал.
«О если бы так, — говорил он, — выглядела реклама тефтелек „Бифо“, таких вкусных, таких питательных, кладите их в суп, они так нравятся дамам.»
Гробница Пана
Перевод Е. Джагиновой
«Принимая во внимание тот факт, что древний Пан мертв, пришло время сделать ему усыпальницу и воздвигнуть памятник, дабы ужасный культ стародавних веков не забывался и никогда не возвращался к нам».
Так решили народы просвещенных земель. И возвели они белый величественный монумент из мрамора. Он постепенно вырастал из рук ваятелей и каждый вечер все дольше блистал в лучах закатного солнца.
И одни скорбели по Пану, пока ваятели ваяли; другие поносили его. Одни призывали ваятелей прервать работу и оплакать Пана, другие призывали вообще прекратить строительство памятника божеству столь дурной славы. Но ваятели упорно ваяли.
И однажды все было окончено, и усыпальница походила на пологий морской утес. И в камне был изваян Пан, с покорно склоненной головой, попираемой ангелами. И когда мемориал был окончен, солнце уже зашло, но от массивного монумента Пана еще долго исходило розовое свечение.
И в наши дни многие просвещенные люди приходят, и, глядя на изваяние, вспоминают Пана, что уже опочил, и все сожалеют о нем и о его нечестивой эпохе. А иные втихомолку оплакивают кончину Пана.
А по вечерам, тихонько выйдя из леса и проскользнув неуловимой тенью к холмам, Пан видит памятник и хохочет.
