Линия стрельбы была аккуратно выложена белыми камешками. И местный стрелок подошёл к ней, заряжая арбалет… Ага! Он заряжает его с упором в живот. И руками — правда, обеими. Слабенькая тетива. И лук тоже… конечно, если сравнивать с арбалетом гномов.
Гарав зарядил оружие. И заметил, что вокруг запереговаривались. Но это уже было всё равно. Соревнование так соревнование.
Жестами местный объяснил, что сначала будем стрелять по кабану. (До него было метров двадцать, и дальше стояли только носорог и медведь.) Поднял три пальца — три стрелы. И жестом предложил гостю стрелять первому.
Гарав поднял арбалет и тут же выстрелил — фактически одним движением. Мишень пошатнуло, зрители вякнули — и притихли. Стрелы в мишени не было. Потому что она торчала в дереве на окраине росчисти — метров за пятьдесят от линии стрельбы. Исследование, проведённое мальчишками, показало — стрела попала за ухо.
Две другие стрелы Гарав всадил под лопатку и в глаз — они тоже улетели дальше. Местный с задумчивым видом почесал нос и тоже начал стрелять.
Его стрелы практически повторили попадания Гарава. Но остались торчать в мишени. Жестом местный предложил стрелять в медведя. Но Гарав покачал головой, снова заряжая арбалет. И показал на дерево за росчистью — ель, украшенную оранжевыми лишаями, выделявшуюся среди прочих даже в чаще. До неё было метров сто. На столько Гарав из арбалета не стрелял никогда. Но с другой стороны, гномский арбалет — не спортивная машинка.
— Вон та ель, — сказал Гарав. — Фередир, поставь там что-нибудь.
Тот кивнул, поманил с собой троих пацанов, и они оттащили туда, к ели, всё того же кабана. Вернулись бегом. Местные мальчишки смотрели обиженно и даже враждебно. Чемпион выглядел уныло, но ещё бодрился — кажется, всё-таки не верил, что такое возможно…
…Возможно.
Гарав попал все три раза, и местный только рукой махнул, когда ему явно стали предлагать попробовать выстрелить. Буркнул что-то, но когда отдавал шкурки Гараву, пожал ему локти с искренним восхищением и в движениях, и во взгляде.
И вздохнул.
* * *
Сидя у шалаша, Гарав любовался мехом. Он как-то не воспринимал эти шкурки как большие деньги. Если золото и серебро были близко к людям и в Пашкином мире, то меха, хоть и дорого стоили, не соотносились с «богатством». Но мех был красивым, что спорить. Казалось даже, что на нём играет солнце, которое если и было, то за кронами елей.
Фередир сидел наискось, резал на подобранной деревяшке какой-то сложный узор, мурлыкал простенькую песенку — такую простенькую, что не прислушаться было нельзя…
Я проснулся рано утром, оседлал опять коня.
Поднялась трава степная, снова вдаль меня маня.
Я скачу навстречу солнцу и смеюсь в его тепле.
Есть лишь счастье горизонта для рожденного в седле…[59]
— Волчонок, а почитай что-нибудь.
Гарав ещё раз тряхнул шкурки, отложил их, потянулся. Он и не думал возражать — наоборот, после стольких дней молчания… Пару секунд мальчишка думал, что прочесть. И вспомнились стихи, которые писала одна женщина, уже взрослая — с ней Пашка познакомился в Интернете. Их Гарав тоже перевёл. На одной из вечерних стоянок у костра, когда думал о… о Мэлет. А сейчас легко вспомнил перевод. Помедлил ещё немного — и…
Я себя ведь раздавала по кускам,
Не боялась и ходила по мосткам,
И поскрипывали мерно мостки,
А под ними — воды огненной реки.
А сегодня, что за диво со мной?
Я из дому ни рукой, ни ногой,
А в светлице полумрак, полусвет…
Сколько дней прожито в ней, сколько лет.
Мне и воля уже не нужна,
В чистом поле пролегла борозда,
Словно след лежит на сердце моем,
Хорошо так было нам в ней вдвоем.
А потом ругали матерь с отцом…
Опозорила я весь отчий дом!
Запирали на тяжелый засов,
Выпускали во дворы злобных псов.
Посадили меня в темный чулан,
Жениха нашли, будь он окаян!
А мил друг мой убежал на войну
И забыл давно про ту борозду.
Завтра бабки снарядят под венец,
Прослезится в церкви старый отец,
А невеста ни жива, ни мертва,
И бежит за ней вприпрыжку молва.
Ты вернись, вернись, мой сокол шальной,
Забери свою голубку с собой,
Но в ответ мне только тишь-тишина,
И сквозь щелку светит мутно луна.
Темной ночью распахнула окно…
Мне теперь на свете все, все равно.
Я пошла искать далеки края,
Где теперь милого друга земля.[60]
— Спеть бы её, — мечтательно сказал Фередир. — Какая там мелодия?
— А как я покажу? — хмыкнул Гарав, вытянув ноги. — Ну не умею я петь. Говорил же.
Полог откинулся в сторону.
Оруженосцы вскочили.
Эйнор вышел наружу, щурясь, — в одних штанах, правда, не нижних, а кожаных. Хлопнул себя по плечам, избавляясь от наглых комаров. И посмотрел на оруженосцев. На одного. На другого. На шкурки. Снова на оруженосцев.
— Я выиграл их. Соревновались в стрельбе с местными, — быстро пояснил Гарав.
— Хм… — Эйнор открыто потянулся и зевнул. — Есть поесть?
— Да, тут, мы поставили. — Фередир нырнул в шалаш. — Вот же.
— Сюда вынеси. И куртку. — Эйнор сел на один из черепов. Потянулся, зевнул. — Выиграл, и молодец, — рассеянно сказал он, влезая в поданную Фередиром куртку.
Следующие минут десять рыцарь ел. Жадно и быстро — не забыв, впрочем, перед этим посмотреть на запад. Оруженосцы почтительно взирали. Наконец Гарав кашлянул и спросил:
— Могучий Оби ван Кеноби, тренироваться будем?
— Кто? — нахмурился Эйнор, поднимая глаза.
— Рыцарь был такой, — туманно пояснил Гарав. — Погиб геройской смертью в борьбе со злом.
— Да? — Эйнор отставил поднос. — Ну тащи палки. Любые…
…Эйнор словно и не валялся совсем недавно без сил. Сперва он загонял Гарава и отлупил его. Потом сделал то же с Фередиром. Потом сделал то же с обоими мальчишками. Потом Фередир угодил ему по голове, и Эйнор одобрительно сказал:
— Отлично.
— Я отвлекал, — ревниво заметил Гарав, перекидывая шест из руки в руку. — Без меня бы ничего не получилось. Я…
Эйнор кашлянул, и Гарав прекратил славословия в свой адрес…
…До вечера оруженосцы прогуляли коней и долго думали возле обнаружившейся реки — купаться или нет. (Первым в воду прыгнул Гарав и гордо заявил потом, что даже не пискнул. Что было не удивительно — от холода перехватило дыхание.) Потом просто валялись на шкурах и слушали, как Эйнор, тоже устроившись на постели, бесконечным потоком рассказывает нуменорские легенды. Легенды были потрясающе интересные, в этом Гарав уже успел убедиться. Но раньше Эйнор никогда не выдавал сразу столько.
