— Что это было?
— Больше никаких воспоминаний, — я криво усмехаюсь. — Куда ты меня вел, гвардеец? В распростертые объятия деда?
— На границу земель, там нас встретят. Почему больше не будет воспоминаний? — Чумной был растерян. В глазах мелькнула тень боли. Настолько быстро, что я не знаю можно ли этому верить.
— Потому что я была влюбленной дурой, и Таранис надоумил меня промолчать о своих знаниях. Чтобы ты на моем фоне умнее казался. Мужчины любят быть первыми, правда?
— Я не взял тебя тогда, — напомнил мне Чумной.
— А я рада. Смотрю на тебя и понимаю, кроме смазливой мордашки у тебя больше ничего и не было, — я хочу сделать ему больно. И делаю, он отшатывается, перебирает в воздухе пальцами, но маску не призывает. Значит все-таки чистокровные родичи заставили скрыть лицо.
— Решил быть смелым?
— Мы помирились, Игрейн, — Чумной стонет, трет лицо ладонями и отчаянно смотрит на меня. — Мы примирились с тем что произошло.
— Мне все равно, Илавейра, — выцветшие глаза Чумного жадно следят за мной.
— А мне нет.
Он упирается руками в стену, блокирует меня. Легко касается своими губами моих. Выучка и выдержка помогают мне игнорировать его действия. Илавейра кусает меня за нижнюю губу, до боли сжимает пальцами плечи. Это насилие. В ответ я сильно кусаю его. Не игриво, нет, до крови, пытаясь разорвать губы зубами. Он отшатывается. Подбородок в крови, и его и мой. Я утираю рот ладонью, смотрю на пальцы и скривившись, оттираю их о его одежду.
Мы оба тяжело дышим. Во мне кипит такой ураган эмоций, что выделить хотя бы одну не возможно. Чумной стирает кровь платком. На его нижней губе на глазах наливается синяк. Да, у меня горячий нрав.
— Я примеряла к себе твою фамилию. Игрейн Илавейра, мерзко звучит.
— Звучит прекрасно, — он проводит пальцем вдоль моей скулы, — знаешь, из застенков я вытащил дикую, озлобленную кошку. Но мы со всем справились.
— А почему ты думаешь, что я не притворялась? — и мне действительно это интересно.
Илавейра замирает. Всем телом превратившись в ледяную скульптуру. Я подпираю кулачком подбородок и смотрю на него. Пусть моя жизнь в руках кукловода. Я смогу разобраться и вынести правильную нить. Выплести из общего гобелена и раскрасить своей краской.
— Долго нам еще добираться?
— Пара часов от деревни. Они уже там, — Чумной озадачен. Проигрывает в своей голове наше общее прошлое, пытается угадать.
Некстати вспоминается нежность его рук. Когда он лечил меня.
— С каких пор гвардейцы стали целителями такого уровня?
— Я не был боевым магом. Просто армейский целитель.
— Что ты делал на улице в ту ночь?
— Искал тебя. Игрейн…
— Нет. Я больше не буду тебе верить. Просто закроем эту страницу. Ты меня предал, я тебе отомстила. Сдашь меня кому надо, и все, иди, ты свободен как ветер.
— Сдашь, — горько произносит Чумной.
— А разве нет? Проклятые духи, как же мне страшно.
— Ты помнишь, что должна мне? Ты обещала выполнить один мой приказ, любой. Это магически подтвержденное обещание.
— Увы, это я вспомнила.
— Если тебе предоставят выбор, ты выберешь меня. Клянись.
— А что за выбор? — живо спрашиваю я. — В жертву приносить? Согласна, это я с удовольствием. Клянусь выбрать Маркуса Илавейру из всех претендентов на незнамо что в течении суток.
— Да, в жертву, — криво улыбается Чумной. — Одной жутко упрямой и глупой баньши. Собирайся, выходим. Игрейн, ты стала умней. Еще немного и станешь как дед — сухой, жесткой и глубоко несчастной.
— Жду не дождусь.
Думай, что хочешь, Илавейра. Проблема в том, что я сама не понимаю почему присоединилась к бунту. Это не был наркотик и не было ментальное внушение. Неужели я просто повелась на речи о Благе Для Всех? Растеклась медовым варом лишь услышав, что от меня зависит судьбы Дин-Гуардира? Я ведь не хотела на трон.
Я сижу, закутавшись в одеяло. Илавейра с тихим шорохом собирается в дорогу. Смешивает зелья, разбавляет слабым чаем и протягивает кружку мне. Высвобождаю руку и пью.
— Даже не спросишь, что там?
— А если мне все равно?
— Прошло много времени с тех событий, — немного помедлив произносит Чумной.
Я не отвечаю. Да, время прошло. Я смирилась и пережила поражение — если верить ему. Или нет. Но я не помню этого. В груди откипел гнев, и собственное решение ограничить воспоминание показалось поспешным. Все же, я девственница, если меня пытали в темнице, обошлось болью. А это учили терпеть.
— Как ты себя чувствуешь?
— Нормально, — поднимаю на него глаза. Безразлично скольжу взглядом по лицу, шее и присматриваюсь к вороту рубахи. Там тоже шрамы. Кислота. Может мама была права и идти нужно было на факультет Прикладной Магии? Соображалка работает, когда надо.
— Все будет хорошо.
Все будет хорошо. Хорошо. Это как? Вернутся назад, бросить ему в лицо тот несчастный, чахлый букет ромашек? Или еще раньше? Не пойти на тайную студенческую сходку, никогда не познакомиться с Наставником? Кажется я запуталась.
Насколько проще было вчера. Можно было обнять Чумного, доверится, знать, что он не подведет. Мне и сейчас хочется подойти, взять под руку, позволить вести себя и верить, что оступиться и упасть мне не позволят.
Укрепляющий настой подействовал. Ноги перестали дрожать и я соскочила с печки. Размялась немного, потянулась и поняла, сбежать не получится. В теле поселилась истома, вялость. Идти будет тяжело.
— Все предусмотрел? А если не дойду?
— Отнесу тебя на руках, — Илавейра очень серьезно посмотрел на меня. — Я позволил тебе решать самой. Итогом стала гражданская война в чужом доме, Ковен в центре конфликта. Атолгар хороший человек.
— Который должен стать мне хорошим мужем?
— Он покорится воле твоего отца и твоему желанию, выбора у боевика нет. Но ты сможешь жить с мужчиной, влюбленным в другую женщину?
— Все-таки любовница Кардорга?
— Нет, — отрезал Илавейра, — не она. Я совсем справлюсь Игрейн. Ты доверяла мне, поверишь и еще раз.
— Самовлюбленный поганец, — я качаю головой.
Я не смотрю по сторонам, не отвлекаюсь на цветы и порхающих бабочек. Взгляд устремлен в землю. Сколько знал маркиз? Что вообще известно о нашем студенческом заговоре? Что стало с Наставником?
— Кого ты любишь, Игрейн? В прошлый раз ты первым делом о нем спросила, — Илавейра разворачивается ко мне так, чтобы поврежденная часть лица осталась в тени.
— Себя люблю, — огрызаюсь я, — ибо если не я, то кто же?
— Я, например, — безразлично пожимает плечами Чумной.
Лес редел, открывая вид на непаханое поле, заросшее высокой травой с редкими проблесками крупным ромашек. Солнце припекало, отражалось бликами в железных наплечниках бойцов.
