Сейчас же нечто подобное преследовало Таирию во дворце. Великое множество людей окружало ее, но тех, кто способен поделиться теплом не осталось. Она знала это наверняка. Ее уделом стало одиночество.
Устроившись под сенью сиреневых кустов, Таирия устремила взор в небо. Солнечный свет еще не слепил. Огненный диск Гардэрна лишь только слегка касался края раздвижной крыши и давал возможность безболезненно любоваться голубой далью. Одинокое пушистое облако зависло непосредственно над проемом, будто решило полюбоваться на дворцовые недра. Его закругленные очертания вновь напомнили девушке о Лурасе.
Когда-то давно они вместе с тетушкой приходили сюда. Слуги расстилали для них длинноворсный ковер посреди розовых кустов, раскидывали по нему мягкие подушки, которые маленькая Ири неизменно сваливала в одну кучу на краю, предпочитая делить с дочерью вейнгара ту единственную, что Лураса клала себе под голову. Вместе они смотрели на небо и давали имена проплывающим по нему облакам. Ири настолько любила это занятие, что просыпаясь по утрам, не позволяла служанкам одеть себя, пока не посмотрит в окно и не убедится, что небесная высь усыпана белоснежным пухом, ожидающим, когда они с тетушкой придут в оранжерею и начнут свою любимую игру "Наречение".
От воспоминаний о тех беззаботных днях губы Ири тронула печальная улыбка. Девушка спросила себя, как тетушка могла веселиться вместе с ней, играть, смеяться, если в сердце ее жила беспросветная грусть? Как у нее получалось преодолевать собственную боль, чтобы подарить радость племяннице?
Сейчас Таирии многое виделось иным, нежели тогда. То, что ранее казалось необъяснимым, теперь обрело смысл, и знание это лишь только усугубляло желание оказаться рядом с Лурасой, сказать ей, насколько сильно Ири ее любит, что ее благодарность тетушке безгранична. И никогда, никогда не иссякнет. Что бы не случилось!
За тягучим скольжением белоснежных перин Гардэрна и Траисары Таирия наблюдала, пока не заломило шею, и не заслезились глаза. Покуда взгляд девушки блуждал по небесной дали, Ири будто бы парила в облаках, вновь став непоседливым ребенком, ищущим развлечений, но стоило отвести взор от бескрайних высот, и она камнем рухнула на землю ко всем проблемам и сомнениям, которые всюду шествовали за ней по пятам.
Вздохнув, руанидана поднялась со скамьи. Былое желание оповестить тетушку о происходящем в Эргастении переросло в твердую уверенность, что именно так необходимо поступить. Не мешкая далее, Таирия подобрала юбки и направилась на поиски подходящего гонца, искренне сожалея, что Истарг отбыл с обозом: единственный гвардеец, которому она, не задумываясь, доверила бы свою жизнь.
***
Тримс давно знал, что обижаться на брата бесполезно. Собственно, так же, как дуться, злиться, мяться поблизости в надежде уловить что-либо краем уха, клянчить, упрашивать или выпытывать что-то, если его зазнайство калерат Перворожденного не имеет на то благостного расположения духа и желания чем-либо поделиться. За время, что все они провели бок о бок в заточении, не выучить привычек друг друга задача не просто сложная, а скорее невыполнимая. Вот Тримс и выучил. Наравне с остальными братьями мужчина научился улавливать настроение старшего из них с полуслова, и даже в отсутствие оного. Как говорят, увидел - оценил. Заметил напряженный разворот плеч, не вздумай задавать глупых вопросов.
Именно поэтому Рожденный с духом вот уже добрых четыре дня продирался вслед за братом через густой подлесок и не произносил ни слова, понимая, что никакие его возражения не возымеют действия. В данный момент Сальмир был закрыт для всех так же надежно, как подземелье Нерожденной. Вынужденное молчание тяготило, но Тримс не решался нарушать его, покуда брат не соизволит заговорить первым, чего Сальмир в ближайшем будущем, видимо, делать не собирался.
Отсутствие прямой мысленной связи с Антаргином, не позволяло Тримсу даже предположить, что же такого стряслось той ночью, когда Сальмир решил нарушить все правила. Мужчина лишь допускал, что неприятность, взбудоражившая брата, крайне серьезная и чрезвычайно значительная, если калерат, наплевав на неизбежную потерю энергии, решил изменить первоначальный маршрут и свернул с тракта в непролазные дебри.
Несмотря на умение преодолевать любые преграды, тресаиры всегда предпочитали передвигаться по наезженным дорогам и тропам. Бессмысленная трата сил никогда не поощрялась ни калератом, ни Антаргином, ни самой Нерожденной. Главной задачей собирателей тел при выходе из Саришэ неизменно считалось сохранение жизненных сил Рианы. Сейчас же протаскивая себя и летящих галопом вороных сквозь частый кустарник, мелкие деревца и необхватные стволы, Рожденные с духом расходовали такой запас этих самых сил, который в былые времена всей семерке выделялся на месяц сборов.
Это обстоятельство изрядно волновало Тримса. Истинный помнил, что одному из них Перворожденный велел оставаться рядом с Лурасой, а в том, что найдутся силы, начинал сомневаться. Сказать же об этом брату тресаир так и не решился.
Благодаря сумасшедшей скачке устроенной Сальмиром, к каменным стенам Анистелы Рожденные с духом прибыли на закате восьмого дня. Тримс даже присвистнул, когда городская громада открылась его взору. Рекордные сроки передвижения даже для неутомляемых тресаиров, - похвалил сам себя мужчина, и во взгляде его зажглись искорки гордости. Вслух ничего не сказал, продолжая наблюдать за колоподобной осанкой брата. Тот все еще не отошел.
***
Услышав свое имя, Раса оторвала взгляд от опустевшего бокала и посмотрела на сказителя. Он только что закончил представление своей новой баллады, написанной по случаю посещения дочерью почившего правителя славного города Анистелы, и теперь вопросительно смотрел на гостью коменданта, намереваясь продолжить с ее соизволения. Едва сказитель обратился к ней с вопросом, негромкие разговоры и тихие перешептывания смолкли. Все удостоенные чести присутствовать на обеде во дворце вейнгара обратили свои взгляды на виновницу празднества в ожидании ее ответа. Лураса внутренне поежилась от их хищнических взглядов. Казалось, они готовы растерзать ее.
Подавив горестный вздох, женщина утвердительно кивнула, скрыв собственное раздражение за маской вежливой заинтересованности. Мало того, что Лураса порядком отвыкла от праздных посиделок и светских бесед, которые умышленно стала избегать с рождением сына, а потом и вовсе забросила вследствие запрета Матерна, так еще чрезмерное желание угодить, буквально бьющее из всех обитателей замка, довлело над ней сродни покаянию у позорного столба. И то, и другое не вызывало в дочери покойного вейнгара ничего, кроме протеста.
