Сердце остановилось. Лураса вскочила на ноги. Звон упавшего бокала привлек к ней заинтересованные взоры гостей, но женщина не видела их. Не замечала. В безрассудной надежде ее взгляд метался по залу, выискивая знакомые призрачные силуэты. Антаргин - бурлило в крови.
Капля за каплей… одна за одной… Размеренный стук по крыше… как жизнь, как биение сердца, как резкое, сиплое дыхание.
Отображение сути ее бытия, воспроизведенное непогодой, такое же верное и правильное, как горестное стенание ветра за окном, рвущие небеса вспышки и раскаты, стонущие деревья и дождь - долгий, унылый дождь, изливающийся с небесных высей.
Щемящая тоска и беспросветная боль - две сестры-напасти, призванные питать и усугублять друг друга, оплели ее жизнь незримыми путами. Они, сплетясь в неразрывном объятии, пустили корни в ее душе, настолькокрепкие и глубокие, что задушили всю радость и веселье, когда-либоимевшиеся в глубинах ее существа. Начисто вытеснили веру и вконецвытравили надежду, оставив видимой и доступной лишь стойкую, не убиенную поросль саднящей печали, удобренную осознанием: ничего нельзя изменить.
Все что ей осталось - скорбеть; по покинувшим мир Алэамам, по отрекшимся от матери детям, по никчемной угасающей жизни, огонь которой, так и не нашел в себе сил разгореться, не смог превратиться вяркое, очищающее пламя, не сумел опалить.
И Кимала скорбела. Она оплакивала жестокосердие первооснов, так и не пожелавших простить или даровать возможность искупления, сокрушалась над глупостью людскою, над стремлением человеческого сердца к запретному, над желанием получить больше, чем предназначено судьбой.Как несостоявшийся сосуд, Кимала горевала об осиротевшем мире, покинутом и забытом Даровавшими жизнь. Как избранная в Хранящие чистоту, печалилась о жестокой участи постигшей сестер-служительниц. Как мать, отринутая взращенными чадами, убивалась над собственной никому не нужной любовью, что со временем истерлась, как подошвы ритуальных сандалий, увяла, как сорванный цветок, и превратилась в далекое видение - одно из многих.
- Кануло… Все кануло, - прошептала женщина, вслушиваясь в стенающую песнь ветра и дробный стук капели.
Дождь отступал вместе с ночью, и хмурые сумерки постепенно размывали воспоминания. Не стало юной девы, упоенно восхваляющей красоту и силу стихий. Померкла глубокая синева детских взоров. Звонкий смех близнецов затих среди отвесных скал. Рассыпался прахом букет первоцвета. Исчез его головокружительный аромат, растворившись в запахах сырой земли иомытой водой хвои. Только дрожь, слезы и одиночество остались рядом с ней в сизом мареве близящегося рассвета. Привычная пустота гнала прочь краски былого, напоминая, что в новый день она войдет сиротливымбобылем, не имеющим ничего, кроме полуразвалившейся хижины и ноющих от старости костей. Что даже минувшее уже не принадлежит ей. Что оно стало частью изысканной, изнуряющей пытки, приходящей под рвущую душу мелодию непогоды.
Поежившись, Кимала выбралась из кокона шкур и напитала хворостом очаг. Женщина знала, что скоро пламя выгонит из ее ветхого жилища сырость и мерзлоту, а вот с горечью, впитавшейся в каждую вещь, не сможет справиться никогда. Всякий раз, перешагнув порог, она будет ощущать вязкий привкус печали. Будет видеть таящиеся в полумраке воспоминания, ожидающие возможности выползти из углов и уволочь ее мысли назад, в гиблое, неизменное прошлое. Станет перешагивать их, будто не замечая, до тех пор, пока низкие, клокочущие тучи не коснутся зеленеющих крон и, готовясь пролиться очередным дождем, не застонут низким рокотом назревающего грома.
Обо всем этом Кимала знала наперед и давно смирилась с неизбежным. Миновать начертанные на карте судьбы дороги не удавалось никому. Однажды выбранное направление следовало пройти до конца, даже еслипринятое решение в итоге оказалось ошибочным. Свое бывшая служительница Алэам считала именно таковым - ошибочным, необдуманным,глупым.
Убедившись, что ненасытный огнь с жадным треском накинулся на предложенную ему пищу, Кимала облачилась в повседневную одежду и застелила постель. Привычным жестом рука пробежалась по шкуре, поглаживая и расправляя, в то время, как глаза видели две пары маленькихручонок, утопающих в мягкой шерсти и стремящихся наперегонки привести в порядок неприбранное ложе.
Неужто были они в ее жизни? Правдиво ли тепло детских головок, что она иногда ощущала на своей груди? С годами Кимала начала сомневаться в реальности былого, и только в ночи подобные минувшей, утрачивалаподозрительность к собственным воспоминаниям. В непогоду они становились явью.
Робкий стук в дверь сошел бы за трение ветвей кустарника об остов старого дома или же за хлопанье широких крыльев небесной птицы над покосившейся крышей, если бы не тихое покашливание, донесшееся до хозяйки жилища из-за ненадежной облупившейся преграды.
В недоумении, с изрядной долей опаски Кимала воззрилась на вход в собственную обитель. Гости на пороге ее хижины явление не частое и всегда неожиданное. За долгие лета по пальцам пересчитать можно, а так чтобы поутру, да после дождя - вовсе дело неслыханное, - мысленно проговаривала женщина, через шаг замирая и поглядывая на дверь.Войдут? Не войдут?
Итогом ее промедления стали очередные хрипы и столь же робкий стук в дверь - не то скребок, не то порождение нахлынувшего страха. Решившись, Кимала взялась за затвор.
- Кого там непогодой принесло? - вопросила она, теребя задвижку, скорбно висящую на проржавевшей петле и давно не выполняющую своей роли.
Оголодавшего зверья Кимала не боялась, а вот людской злобы опасалась со времен погребения сестер.
- На порог с чем? С добром или умыслом?
- Добром, - раздалось за дверью, и бывшая служительница Алэам боязливо отперла затвор.
На крыльце ее жилища стояли две женщины, вымокшие насквозь, дрожащие, и отчего-то широко улыбающиеся.
- Входите, коли с добром, - посторонилась Кимала.
С благодарными кивками путницы переступили порог. По давней традиции поклонились хозяйке и осенили себя округлым знамением Даровавших жизнь, отчего избранная в Хранящие чистоту недоуменнонахмурилась. Слишком давно она не видела подобного приветствия. В ближайшем селении Огненных уж много кругов, как отринули древниеобычаи, и ныне здравствовались лишь поклонами, да словами.
"Коль нет с нами Алэам, так нечего и благодати желать", - ответил ей старейшина, когда Кимала впервые не увидела привычногоблагословляющего жеста.
Ответив пришлым в том же духе, Кимала показала им, где развесить плащи и проводила женщин к очагу, греться, а сама принялась очищать котелок, с намерением заварить трав и напоить горячим своих неожиданных гостей. Суетясь по хозяйству, она то и дело поглядывала на путниц, раздумывая, откуда они и как оказались у ее порога, но вопросов не задавала, ожидая, что женщины сами начнут разговор.
