—Мы Совет Невара! — заговорил он протяжным хриплым голосом, напоминающем скрежет опавших листьев. — Избранные народом посланники гласа Богов! — пронеслось громовым эхом под высоким сводами. — Кто ты такая, чужестранка? Зачем пожаловала в наш мир?
Ловлю себя на мысли, что его голос действует чарующе, на короткий момент, заволакивая сознание пеленой, заставляя мысли растворяться в голове и говорить первое, что попадет в голову. Антураж, двойное освещение, эхо, монахи- все это призвано запугать пришельца, вызвать страх, лишив воли. Напоминает хорошо поставленный спектакль признанного режиссера, мастера своего дела. Помпезность в колоссальном размахе, а как со стороны смотрится… загляденье, и только! Реши я когда-нибудь снять фильм, взяла бы эту сцену на вооружение. Ухмыляюсь мыскам сапог, слегка опустив голову, чтобы старик не заметил, попутно скидывая с себя оцепенение, и ровно, отчетливо произношу:
— Мое имя Налана. — говорю я, чувствуя из ниоткуда взявшиеся силу и уверенность в голосе. По залу пронеслись взволнованные перешептывания, темные людские силуэты задвигались, мотая головами, словно качающиеся в лесу деревья. — Зачем я здесь? Пока толком не знаю.… Наверное, чтобы помочь этому миру.
— Что ты творишь? — притянул к себе Дрейк, тихо шипя в ухо под усилившийся гомон. — Никто не имеет права дерзить старейшинам, они слушать не станут!
— Думаю, у Богини есть привилегии, или ты разуверился? — в тон ему отвечаю я под недовольный взгляд мужчины.
— Молчать! — резко выкрикивает монах, затыкая начавшийся гомон толпы. Затем, заговорил уже спокойнее в глухой повисшей тишине под пристальным взглядом сотен горящих глаз. — И как же ты поможешь нам, Налана, спасительница миров? — спрашивает старик с явной усмешкой. — Уберешь ли ты болезни и мор, косящий наших людей, будто фишки домино? Исчезнут ли твари из пустыни и возродится ли хлеб на наших полях, лишенных жизни? — одобрительное эхо волной недовольства прокатилось по сидящим в темноте людям. Старичок умеет заводить толпу, видимо пользуясь среди жителей негласным авторитетом. Жаль, не вижу лиц, сидящих на скамьях людей, так покорно поддакивающих его словам. Интересно, о чем они думают, какие эмоции испытывают, когда, возможно, перед ними стоит долгожданное спасение, медленно но верно втаптывающееся в грязь?
Самое страшное в том, что действительно не знаю, что предложить этим людям. Бывалая кричащая бравада начинает медленно опадать, как листья с умирающего цветка. Отступать поздно, деваться некуда, потому как вихри пропасти задувают за пояс, подтягивая все ближе к краю. Если выбрала роль, нужно следовать ей до конца.
— Я не говорила, что могу помочь сию секунду, — холодно, но уверенно отвечаю я, вглядываясь в сморщенное черносливиной лицо. — Для этого потребуется время и ваша помощь.
— Приходящая, что оскверняет имя Богини, требует помощи у нас, простых смертных! — глумливо усмехается старик, растягивая тонкие губы в подобие усмешки, больше походящий на оскал, чем на улыбку. — И что же тебе требуется?
— Знания, информация! — четко говорю я. — Но, вначале, я хотела бы поговорить наедине с членами совета.
— Если есть, что сказать, говори сейчас. У нас нет секретов от наших сестер и братьев! — обведя рукой сидящие полутени людей, величественно изрекает он.
— Тогда, давайте поговорим о звездах, зажегшихся сегодня ночью впервые за долгие столетия. Или о ваших Богах, исчезнувших по неизвестной причине.… А, может, лучше поговорим о Пламени Силы, что горит среди камней в пустыне? — неожиданно выпалываю я, замечая, как от этих слов лицо старика непроизвольно вытянулось, превратившись в ошеломленную гримасу. Испуганный шепот прокатился по залу в темноте. «Легенды…» — доносится до уха. — «Она говорит о легендах! Не может быть…» — Вот, чем, стали ваши Боги- детскими сказками на ночь, легендами! — уверенно повторяю слова толпы. Какой смысл в именах, если вы сами перестали верить?
Старик бросил испуганно-взволнованный взгляд на стоящие за спиной фигуры, и только дождавшись едва заметного кивка голов, сухо произнес:
— Братья и сестры! — обращается он к людям, высоко поднимая руки вверх, словно в молитвенном жесте. — Совет выслушает приходящую, после чего огласит свое решение.
— Пусть говорит здесь, дедуля Мот! — раздается недовольный выкрик из зала
— Да! Пусть говорит! — поддерживает другой голос.
— Дети мои! Ее слова могут быть пропитаны ложью, и очернить сердца ваши, посеяв в них ложные надежды! Совет старейшин для того и существует, чтобы отделять зерна от плевел. Помните, что Севар жив до тех пор, пока с нами вера. Если ее слова запутают разум, заставив отвернуться от Истины, не будет для нас спасения! — выкрикивает он в мигом притихшем зале.
И тут меня словно громом поражает среди ясного неба. Как же была глупа, как же наивна, поверив в справедливый, хоть и незаконный суд. Эти люди не пойдут против призрачной веры из огромного чувства древнего страха, впитавшегося с молоком матери. Слова летели в пустоту, никто не выступил в мою защиту, даже Дрейк, стоящий рядом, мирно потупив голову. Это цирк, шоу, представление с заранее известным концом, повторяющееся на бис из раза в раз каждые двадцать пять лет. Вернувшись сюда, я совершила самую большую ошибку в стремительно ускользающей сквозь пальцы жизни.
— Следуйте за нами, — тихим шорохом опавших листьев проскрежетал дедуля Мот, скрываясь со своими товарищами в балахонах за кулисами импровизированной сцены, где пряталась крохотная дверца, едва заметная в темноте.
— Это хороший знак! — уверенно говорит Дрейк мне на ухо. — За последние три сотни лет никого из приходящих не удосуживали аудиенции! — шепчет он.
—Хоть знаешь значение этого слова капитан? — саркастично отвечаю ему.
— Так называют маленькую комнату, в которой ведут переговоры старейшины, — четко говорит он.
— Ну… В этом ты близок к истине. — устало протягиваю я, чувствуя, как начинают трястись колени. — А в остальном ошибаешься, это плохой знак, Дрейк…
Небольшая круглая комната, в которую мы прошли вслед за старейшинами, к удивлению оказалась довольно светлой, прочитывались даже зачатки уюта в виде нескольких древних картин на стенах и вязаном цветастом коврике на полу, так некстати оказавшихся в глухих каменных стенах, выделяющихся яркими пятнами. Старейшины уселись на колченогие стулья, стоящие полукругом в центре комнаты, а мы с Дрейком так и остались стоять, словно одинокие телеграфные столбы среди поля. Окна здесь отсутствуют, как и в остальном здании, зато с потолка свисает древняя хрустальная люстра на три свечи, закопченная слоем пыли.
