—Ты что, совсем бестолковый? — злорадно спросила она, косясь на невест, чтоб оценили её старания по унижению жениха. — Как обруч станешь доставать? Внутри оставишь? А что с вином будет, коль железо попадёт? Вынуть обруч из пузатой бочки, не разобрав её, оказалось не возможно, впрочем, как и согнуть его. Вячеслав встал возле, как витязь на распутье.
—Меньше надо на голые ножки таращиться, — заметила вотчинница и поковыляла к невестам. — А вы подолы–то выше задирайте, нечего в соке возить! Только сейчас до Ражного дошло, что всё это устроенный старухой спектакль, продуманный до мелочей и, скорее всего, много раз отыгранный. Весёлые невесты давят виноград, утопая уже по колено и показывая бёдра, так сказать, товар лицом, а жених возится с бочкой, которую наверняка просто так собрать невозможно, и значит, уйти из сарая. Вероятно, по обычаю отрока надо всячески унижать, выставлять глупцом, чтоб не возгордился, давать невыполнимые задания–вобщем, поступать, как в сказке поступают с Иванушкой–дураком.
Но это было лишь первое действие, второе началось, когда вотчинница принесла из бани два ведра горячей воды и расстелила возле чана белую холстину.
—Ну–ка, отрок, помоги девицам с небес спуститься, — певуче попросила она и добавила после паузы: — Они, лебёдушки непорочные, парами надышались, головы кружатся. Кружатся у вас головы, красавицы?
—Ой, и правда кружатся! — весело и почти хором ответили сёстры.
Голубоглазая смуглянка Лела молчала и стояла у самого края, удерживая подол сарафана и одновременно вместе с ним протягивая руки. Девицы и в самом деле были под хмельком, но каким–то лёгким, летучим, который не пьянит, а лишь раскрепощает разум.
Ражный невольно узрел сакральный треугольник и, подавляя в себе природный толчок крови, взял деву и плавно поставил на подстилку. Ладони её оказались нежными, трепетными, даже излишне мягкими для мускулистого тела. За ней снял Арину, которая вдруг бросила подол и с выдохом обняла его за шею, на мгновение прильнув всем телом. И шепнуть успела одними губами:
—Голова кружится…
Последней была самая младшая, Ульяна, более сдержанная, напряжённая, однако с прерывистым дыханием, словно опять вступала в холодный, топкий виноград.
—Мойте ноги и отдыхайте пока, — распорядилась вотчинница, накрывая скамейку белой холстиной.
— Если не мыть, — зачарованно проговорила Лела, делясь опытом, — у вас ногти слезут и кожа шелушится начнёт. И ещё смотрите, чтоб царапин не было. О гроздья очень легко поцарапаться.
— А ты, отрок, разливай сок по бочкам! — прикрикнула вдова. — Нечего пялиться. Голых ножек не видел, что ли?
Подала Вячеславу деревянное ведро и широкогорлую, деревянную же воронку с ситом.
У каждого чана в стенке было простейшее устройство с желобами и отверстиями, чтобы сок сливался сам по мере накопления. Из–под верхней затычки он даже капал и стекал, словно показывая короткий и естественный путь в бочку, однако по сценарию спектакля всё делать следовало вручную. Поэтому Ражный подкатил бочку, вставил воронку в отверстие и зачерпнул кроваво–красный и оттого показавшийся горячим сок. Уже забродивший, пенистый и рдеющий как угли под пузыристым пеплом.
Вдова последила за его движениями и добавила вожделенно, с ностальгией:
— А то девицам скоро по пояс будет!
Невесты непринуждённо рассмеялись, поливая водой ноги друг друга, всё превращая в забаву. Ражный черпал ведро за ведром, но с каждым разом сливать было труднее, шло много жмыха, который приходилось забрасывать обратно в чан. Девушки уже сушили ноги на широкой скамейке, опахивая себя подолами — старуха умышленно не дала им полотенец, а он наполнил лишь первую бочку.
— Почему у меня вино такое? — между делом разглагольствовала вдова, пристально наблюдая за Вячеславом. — Да я секрет знаю! Старый, древний: вино любит девичьи ножки и мужские руки. Только и всего. Французы интересовались технологией, ну я и выдала тайну. Чтоб их винную промышленность подтянуть. Не бесплатно, конечно. Они попробовали внедрить… Через месяц скисло в уксус! А от чего? Француженки давили, французы разливали… — Она склонилась к уху Ражного, но шёпот её слышен был, пожалуй, и на улице. — Давить виноград положено только невинным девам. Тогда и получается вино! А у них все оказались порочными! Точнее, порчеными. Чего же не скиснуть?.. У нас, конечно, тоже риск есть, потому ровно месяц лебедицы белые в моей вотчине будут жить.
От её заявления Вячеслав вновь ощутил, будто над головой кто–то парит, даже в висках заломило. И уже не от винных паров–от одной мысли, что весь месяц придётся жить в постоянном искушении.
—И чёрные лебёдушки тоже! — заметила смуглая Лела, подслушав старуху.
—И чёрные, — с удовольствием согласилась та. — Водоплавающие! Ражный, ты когда–нибудь держал в руках чёрную лебёдушку?
Сейчас, в первый день, уже трудно было бороться с собой, особенно после того, как спустил этих лебедиц с неба на землю. И вот уже тянет, манит к себе голубой взор Лелы. Да и она почуяла это, повыше приподнимает веки, да и сарафаном всё машет, словно крыльями, хотя ноги давно обсохли…
Он налил вторую бочку, после чего старуха измерила деревянной палкой глубину сока в чане и приставила лестницу.
—На взлёт, девушки!
Первой ринулась самая строгая и отстранённая из них, Ульяна, однако от напряжения или волнения оступилась, не попала ногой на ступеньку и чуть не сверзлась вместе с лестницей. Вдова успела подстраховать и окликнула Ражного:
—Помогай сажать! Ступеньки качаются!
Сама подсадила девицу и откинула лестницу в сторону: начиналось третье действие спектакля. Вячеслав хладнокровно взял на руки Арину и по сути забросил в чан, через мгновение туда же с визгом полетела и чёрная лебёдушка.
И ей это не понравилось, свет её взора в сарае погас. Ражный ушёл в свой угол и сел перед бочкой на верстаке, словно скульптор перед камнем.
—Трудись, отрок, и воздастся, — многозначительно заметила вдова. — Не надо бороться с собой. Тогда и с завязанными глазами соберёшь.
—Натопили —дышать нечем, — буркнул он. — Пойду на речку, искупаюсь.
И вышел на улицу. Ему и в самом деле было жарко, но больше от смотрин, организованных вотчинницей, которые всё более становились навязчивыми. Это был не хмель от паров бродящего винограда, скорее чародейство, заложенное в обряде, которому одинаково и непроизвольно повиновались невесты и жених. Наверное, в нём таился великий смысл: не оставить без супружеской пары ни одного отрока и отроковицу, дабы пополнялся числом Засадный полк. Иначе бы роды Сергиевых иноков–поединщиков давно выродились, растворившись в миру. А духовный предводитель воинства, как вечный строитель, обязан был наращивать всё новые и новые этажи, ибо прежние безвозвратно уходили в землю, оставляя о себе только предание и родовую нить памяти.
